Царское дело
Шрифт:
Маркел еще раз глянул на могилу, перекрестился, развернулся и пошел.
41
А дальше было так, как и обещал Ададуров: Маркел пошел обратно, и когда проходил мимо двора князя боярина Мстиславского, то увидел слева, за деревьями, длиннющие каменные палаты о двух этажах, и там возле крыльца, при колодце, и в самом деле стоял человек в волчьей шубе, крытой синим аглицким сукном — стамедью. Где служим, оттуда и тащим, подумал, подходя, Маркел. А подойдя, взялся за шапку и, как и было обговорено, сказал, что может пособить.
— Ну так и пособляй, — сказал тот человек, тот дьяк.
Маркел взялся за мешок, который стоял рядом с дьяком. Дьяк строго сказал:
— Полегче! Не то разобьешь.
— А что там? — спросил Маркел, закладывая мешок на спину.
— Питье, что же еще, — ответил этот дьяк, Никифор, как вспомнил Маркел.
Они пошли от крыльца. Никифор шел немного впереди и боком, указывая дорогу. Маркел как бы невзначай повел плечом, в мешке сразу что-то звякнуло.
— Медведь какой! — сказал Никифор. — Перебьешь же.
— А что за питье? — спросил Маркел.
— Посольское, — сказал Никифор. После велел: — Направо!
Это они уже шли по площади. Маркел не удержался и сказал:
— Мне Федор говорил, что ты у них толмач. А ты мешки с водкой носишь.
— Это не я ношу, а ты, — сказал Никифор, усмехаясь. — И не с водкой, а с вином. С мальвазией. Посол только мальвазию пьет. Вот и велели еще принести. А ты мне сейчас все бутыли перебьешь. Не лязгай!
Маркел стал нести ровнее. Никифор спросил:
— Зачем тебе к ним на подворье? Что за нужда такая?
— Надо одного человека сыскать срочно, — сказал Маркел как будто очень нехотя. — Должок вернуть. Тут же, смотрю, такие времена настали, что не сегодня завтра — фыр-р-р-р, и я его только и видел.
— Да, — помолчав, отозвался Никифор. — Непростые времена сейчас… Это чтобы я бутылки нашивал! И чтобы посол их ждал!
— А раньше было посытней? — спросил Маркел.
— Было по-всякому, — уклончиво ответил Никифор, помолчал, а после не выдержал и начал говорить: — Сперва у них было всего навалом. Это когда только приехали. Но после сходили они к государю, государь их принял, они ему не показались, и он говорит: «Андрюшка, режь им рацион!» И Андрюшка, а это наш старший, наш думный дьяк Андрей Щелкалов, подрезал. Эти стали голодать. Неделю голодали, две… Государь их опять призывает — и их просто не узнать: на все согласные! Подписали все, что было надо. И государь обратно говорит: «Андрюшка, чтобы они теперь от пуза у меня, ты понял!» И наш главный им вначале все вернул, а после еще и удвоил. Ну, тут они опять стонать: «Смилуйся, великий государь, нам столько не съесть!» А он: «Нет, съедите!» И запретил урезать рацион и также недоедать. Так они и обжирались по тот самый день, когда государь преставился. И тут нам Щелкалов сразу говорит: «Урезать и не выдавать! Совсем!» А тут еще и Бельский: «И в цепи их всех!» А Годунов: «И в казематы!» Так и сделали: отобрали у них все и посадили их в их же подвал, где у них раньше были да и сейчас есть склады. Но мы же христиане! И того-сего им подаем час от часу. Вот мне велели отнести мальвазии. А там, глядишь, кого-нибудь еще пошлют. Да ему много не надо, этому послу, он же вот таковского росточка, худющий, одни усы да уши. А сколько в нем гонору! Ходит важно, как журавль. Его Журавлем и зовут. А тебе там кто нужен?
— Жонкин его прозвание, — сказал Маркел.
— Жонкин? — удивился Никифор. — Нет там никакого Жонкина. — Подумал и спросил: — А может, Жонкинсон?
— Может, и Жонкинсон, — сказал Маркел. — Это же не мой должник, а дядин. Дядя велел сыскать и говорил, что Жонкин.
— Да! — только и сказал Никифор, недоверчиво поглядывая на Маркела. После прибавил: — Ладно, только ради Федора. — Потом, еще немного помолчав, сказал: — Так там не один Жонкинсон, а их целых три. Тебе который нужен?
— Жонкинсон-точильщик.
— А, точильщик! Есть такой, — сказал Никифор. — Этот да, этот может. Возьмет и не отдаст. Пьянчуга! Да они там все такие. Вот сколько ты несешь? А это им на один раз. Даже не им, а одному ему. Гентельману сэру Ереми Баусу, как он себя называет. А люди кличут Журавлем. Но какой ловкий чертяка! Царь же сперва хотел его казнить, а он вывернулся, заболтал, и государь его помиловал.
— А за что казнить? — спросил Маркел.
Никифор остановился, внимательно посмотрел на Маркела и сказал:
— Ты откуда к нам свалился? Ты вообще кто такой?!
— Я рославльский, — ответил Маркел. — К дяде приехал, на побывку. А дядя возьми да и помер. А от него остались должники, и один из них — вот этот Жонкин, или Жонкинсон. Он должен дяде два рубля и пять алтын.
— Два рубля! — сердито повторил Никифор. — Только людям головы дурить! Рославльский!
Они пошли дальше. Шли, как отметил Маркел, к Фроловским воротам.
— Жениться царь хотел, вот что! — вдруг начал говорить Никифор, глядя перед собой, на дорогу. — В прошлом году решил. Так и сказал: надоели вы мне все, вот здесь, поперек горла сидите, и ты, Марья, тоже надоела, хоть и молодая ты, а тьфу! Вот, говорил царь, возьму себе жену за морем, в английской земле, тамошнюю королевну, она родит мне королевича, и я посажу его после себя на царство, а Федьку с Митькой долой, оборванцев. И послал сватов. И мы поехали.
— Как это — мы? — переспросил Маркел.
— А так, — ответил Никифор. — Я тоже поехал. Не старшим сватом, конечно, а толмачом. Сватом был Федор Андреевич Писемский, ближний думный государев дворянин, если слыхал про такого. Да что ты слыхал? И что видел? Ты не только за морем, а ты хоть просто море видел? А я в нем чуть не утонул!
Маркел помолчал, потом спросил:
— И вы так вот плыли, плыли и прямо в английскую землю приплыли?
Никифор утвердительно кивнул.
— И как там?
Никифор помолчал, после сказал:
— Нам велено молчать про это. К кресту подводили. Басурмане там живут, вот и не велено смущать народ.
— А! — только и сказал Маркел и усмехнулся.
— Не веришь, что ли? — обиделся Никифор. — Так у своего Федора спроси, и он скажет: Никифор там был! И побожится, если надо.
— И долго ты там был? — спросил Маркел.
— Немало! — сердито ответил Никифор. Но почти сразу усмехнулся и проложил: — Был! Мед, пиво пил. Мед мы с собой привезли, а пиво там свое. Эль называется. Крепкое пиво! А поселили нас в отдельных палатах прямо напротив королевского дворца.
— И ты королеву видел?
— А как же. Наши как только с ней сойдутся, так сразу меня зовут. Они бают, я толкую. Сперва от наших на ихнюю сторону, а после с ихней на нашу.
— И как их королева? Видная? На кого похожа?
— Про это тоже велено молчать, — строго сказал Никифор.
— Ну, а королевна тогда как? — спросил Маркел. — Невеста царская.
Никифор помолчал, после ответил:
— Рыжая она. Щербатая. Но в теле. Только не это главное. А то, что королева говорила, будто эта рыжая — ее родня ближайшая, а когда мы пошли доискивать в других местах, то совсем другое оказалось! Тогда мы возвращаемся сюда и говорим: так, мол, и так, великий государь, эта их Марья Хастикс — никакая не королевнина племянница, а неизвестного родства, может, вообще кабатчица какая. Ох, тут государь страшно разгневался и говорит: «Андрюшка, режь им рацион!» А мог и их самих порезать, между прочим.