Царственная блудница
Шрифт:
Конечно, матушка Екатерина в былые годы изо всех сил пыталась пристроить замуж и Елисавет. Мечты ее простирались далеко – в Версаль! Нет, а в самом деле, что тут такого? Если она, лифляндская крестьянка, а затем солдатская прачка, стала императрицей всея Руси, то почему ее дочери не сделаться королевой Франции? На всякий случай Елисавет быстренько познакомили с азами французского языка и выучили танцевать менуэт. В этом заключалось практически все ее образование – большего, по мнению заботливой матушки, невозможно было требовать от благовоспитанной принцессы!
Между прочим, саксонский посланник Лефорт писал своему королю, характеризуя младшую дочь Петра: «Всегда в движении, беспечная, веселая, остроумная, казалось, что она родилась для Франции, ибо любит фальшивый блеск!»
Но нет, она не родилась для Франции...
В 1725 году Екатерина предложила свою дочь в жены Людовику XV (в крайнем случае, герцогу Орлеанскому). Французы пожали плечами. Они не собирались даже рассматривать вопрос о браке своего короля и принца с какой-то незаконнорожденной русской барышней. На всякий случай, чтобы не обидеть русских вообще и их представителя князя Александра Даниловича Меншикова в частности, французский посол Кампедон, якобы от имени своего двора, выдвинул как непременное условие переход невесты в католическую веру. Это считалось на Руси совершенно невозможным! К тому же разнесся слух о предполагаемом браке Людовика с англичанкой, потом с испанкой... У герцога Орлеанского тоже обнаружились какие-то обязательства. То есть кандидатура французского жениха отпала как бы сама собой. Кстати сказать, в конце концов Людовик женился на польке по имени Мария Лещинска. Елисавет потом всю жизнь втихомолку презирала его за это.
После афронта со стороны Франции матушка Екатерина стала поскромнее. Теперь ее выбор пал на побочного (ну да, пусть уж все будет по пословице: «Муж и жена – одна сатана!») сына курфюрста саксонского Августа. Звали этого красавца Морис, был он мужествен и отважен, но пределом его мечтаний был курляндский престол, к которому Елисавет не имела отношения: сей престол был занят ее двоюродной сестрой, Анной Иоанновной. Поэтому, несмотря на весьма бойкое посредничество саксонского посланника Лефорта, который отлично относился к Елисавет, потому что она была красива, и весьма поэтично (хотя и с некоторой избыточной пылкостию!) описывал ее Морису: «Хорошо сложена, прекрасного роста, прелестное круглое лицо, глаза, полные воробьиного сока, свежий цвет лица и красивая грудь...» – так вот, несмотря на все эти эпитеты, Морис предпочел сделать предложение герцогине Курляндской. Сей брак тоже не сладился, но это уже совсем другая история.
Разочаровавших во французах и саксонцах, Екатерина стала поглядывать в сторону Германии. Анна замужем за голштинским герцогом, почему бы не пристроить Елисаветку за его младшего брата?
Этого брата звали Карл-Август, и он носил титул епископа Любекского. Несмотря на сие звание, как бы обязывающее к нравственной чистоте, он немедленно очаровался невестой, причем настолько, что соблазнился ее прелестями. Неудивительно: устоять перед Елисавет было почти невозможно. Не стоит винить и ее: при развращенном дворе Петра и Екатерины она могла усвоить только самые приблизительные понятия о добродетели. Вдобавок невинность Елисавет уже была утрачена, а коли нечего терять, так чем дорожить? К несчастью, а может, и к счастью, Карл-Август вскоре умер. Елисавет горько его оплакивала – прежде всего потому, что другого высокородного жениха у нее на примете не было. Однако она навсегда сохранила самые нежные воспоминания о своем милом романе и именно поэтому через полтора десятка лет выбрала для будущего Петра III среди множества германских невест Софию– Фредерику-Августу Ангальт-Цербстскую, племянницу покойного Карла-Августа. Однако в ту пору, о которой мы сейчас рассказываем, до всего этого было еще далеко, как до луны, а Елисавет ощущала себя бесприютной приживалкой при дворе собственного племянника...
Юный император, несмотря на то что ему едва исполнилось тринадцать, был уже помолвлен с дочерью светлейшего князя Алексашки Меншикова – прекрасной, поистине прекрасной Марией.
Елисавет, узнав об этом, почувствовала себя так, словно у нее из-под самого носа выдернули желанное лакомство. Причем она отлично понимала, что Петр равнодушен к слишком надменной, слишком сдержанной и ни капельки не влюбленной в него Марии. Ему нравились пылкие хохотушки вроде тетушки Елисавет, которая казалась влюбленной во всех мужчин на свете, ее всегда влажно сияющие голубые глаза манили и обещали, ее рыжие волосы развевались, грудь волновалась... С ума сойти, словом!
И Елисавет принялась бороться. Нет, это была борьба не столько за Петра и за престол – дремлющее честолюбие и не слишком-то развитый ум царевны не пошли в ход. Это была борьба против Марии Меншиковой. Вернее, против женщины, которая встала Елисаветке поперек пути.
Чтобы одолеть соперницу, она пустила в ход весь свой арсенал. Она даже подружилась с серьезной (Елисавет считала ее безнадежной унылой!) сестрой Петра, царевной Натальей, которую юный император очень любил. Наталью, за раннюю мудрость, называли при дворе Минервой. Ну а Елисавет, само собой разумеется, досталось и навсегда прилипло к ней прозвище Венеры. И не зря! Она беззастенчиво кокетничала с Петром, разжигая в нем похоть с ловкостью записной потаскушки. Она не давала ему не минуты покоя и отрывала от серьезных занятий и учебников, к которым безуспешно пытался приохотить будущего императора его наставник Андрей Иванович Остерман. Елисавет признавала не умственные, а только физические удовольствия. Прекрасная наездница, она сделала Петра заядлым охотником и любителем верховой езды. Перед ошарашенным мальчишкой мелькала то стройная ножка Елисавет, то ее безупречно тугие смугловатые груди, обнаженные низко вырезанным лифом до самых сосков. Она то шутливо скользила губами по губам племянника, то ерошила ему волосы, то задевала его лицо своими разлетающимися кудрями, а в танцах прижималась к нему так, что зазора между их телами совсем не оставалось, и она могла радостно ощущать, что мальчик моментально превращается в мужчину.
Распалив его таким образом и распалившись сама (о, темперамент у нее был бешеный!), Елисавет проводила ночи в объятиях Бутурлина, в то время как Петр искал удовлетворения своим неистовым желаниям среди распутных девок, к которым его тайно водил Иван Долгорукий – делаясь ему таким образом необходимым. Куда более необходимым, чем Александр, сын Меншикова, приставленный к императору светлейшим князем! Алексашка подсовывал императору и сына, и дочь, даже не замечая, что Петр сторонится их и даже избегает. В конце концов все, что связано с Меншиковыми, стало юному царю невыносимо. И грянул гром.
Да, кого боги хотят погубить, того они лишают разума. Всесильный Алексашка рухнул с высот, на которых считал себя непоколебимо утвердившимся. Лишенный чинов и званий, лишенный всего на свете, в одних сапогах, одетый в чем был, даже без пары сменного белья, он оказался загнан в далекий северный Березов, где умер спустя два года, вслед за смертью своей дочери, государевой невесты Марии.
Разумеется, интрига по свержению Меншикова разворачивалась в таких верхах, куда простушку Елисавет не пускали, и измышлялась такими титанами-авантюристами, по сравнению с которыми она была просто девочка из церковного хора. Однако Елисавет на всю жизнь осталась в убеждении, что противнейший Меншиков вместе со своей ледяной куклой Машкой оказались низвергнуты не без ее помощи. Что ж, отчасти так оно и было, потому что, когда б молодой государь не оказался распален страстью к Елисавет, он вряд ли поступил так беспощадно со своей нареченной невестою.
Забавно: все вокруг про себя и в голос называли Елисавет шлюшкой да потаскушкой. Она давала для этого все основания! И все же не пустила в ход свой последний козырь, чтобы одним махом вернуть себе все утраченные со смертью родителей позиции и штурмовать твердыню трона. Для достижения сего необходимо было только одно: затащить племянника в постель. Именно этого Елисавет не сделала.
Почему? Предпочитала более взрослого и опытного любовника? Опасалась потерять Бутурлина, которого между делом ввела в государево окружение, – в своих донесениях саксонский посланник Лефорт называл его «министром священных тайн развлечений императора»? Или все, что она могла вытерпеть от Петра, – это нескромные взгляды и мимолетные касания, а на большее решиться ей было противно? Или ей просто нравилось кружить ему голову – она ждала, чтобы мальчик повзрослел? А потому беззастенчиво кокетничала на его глазах то с Бутурлиным, то с Ванькой Долгоруким, даже в голову не беря мысль о том, что это слишком больно ранит Петра, что не одна же она красавица при дворе и не одной же ей хочется сделаться императрицей.
Будь у нее в голове хоть капля разума, она вела бы себя хоть чуть-чуть иначе. Будь у нее в голове хоть капля разума, она не забеременела бы!..
Нет, не от Бутурлина – в очередном приступе ревности Петр сообразил, что его пассия обманывает его на глазах у всех, и отправил – собственно говоря, сослал! – «министра священных тайн развлечений» в Киев, где тому пришлось пробыть несколько лет. Но если кто-то думает, что Елисавет смертельно опечалилась, он ошибается. Свято место не бывает пусто, а спать в одиночестве Елисавет отвыкла очень давно. Место Бутурлина заступил другой красавец. Это был троюродный брат Елисавет, Семен Кириллович Нарышкин. Он был на год младше кузины, тем паче – младше Бутурлина, однако выгодно отличался от него. Александр Борисович, добрый малый, весельчак, что называется, рубаха-парень – мушкетер, гвардеец, сразу хватал милую женщину на руки и волок в укромный уголок, где приступал к боевым действиям, даже не озаботясь нежным словцом. А потом одобрительно похлопывал царевну по голеньким пухленьким ляжкам, словно это была норовистая, с трудом объезженная лошадка.