Царственный паяц
Шрифт:
Библиотеки в Двинске? Если получили, передайте их, пожалуйста, Пиль- скому или же
присоедините к гонорару, в случае захотите меня выручить, напечатав стихи.
Раньше чем через год новых стихов я Вам не пришлю, так что Вы ничем не
рискуете!.. Нет, кроме шуток, дела очень скверны.
Привет Вам и Коллегии.
Ваш Игорь
7
3 сентября 1934 г.
ТоПа, 3.1Х.1934 г.
Многоуважаемый Михаил
пятнадцать с половиной месяцев, снова засели на неопределенное пока время на берегу
Фин-
ского залива. Из Бухареста ехали домой без остановок в Варшаве и в Риге, почему и
не заглянули в редакцию. Был бы рад получать опять газету, высылка которой
прекратилась к октябрю прошлого года. Если это Вас не затруднит, пожалуйста,
сделайте по конторе распоряжение. Издательство «Золотой петушок» в Бухаресте
поручило мне представительство на журнал в Прибалтике, и я должен получить из
Двинска от Формакова небольшую сумму за проданные в Риге и Двинске экземпляры.
Однако пересылка денег из Латвии, как сообщает Формаков, затруднительна, и поэтому
не разрешите ли ему написать, чтобы он перевел деньги на «Сегодня», а я, м<ожет>
б<ыть>, мог бы получить их через Шульца от «Вестей дня»? Буду Вам крайне обязан.
Фелисса Мих<айловна> и я шлем искренний привет Вам, Нильскому, Брамсу и всей
редакционной коллегии. Поездкою своею мы очень довольны, в одном Кишиневе
прожили 6 месяцев, где я дал пять вечеров.
Жму Вашу руку.
Всегда Ваш
Игорь.-
25 февраля 1931 г.
Париж, 25.11.1931
Светлая София Ивановна!
Только вчера мне удалось получить Ваше письмо. Я искренне рад, что Вы спаслись,
что Вы живы. Я часто за эти годы вспоминал Вас, мне очень хотелось Вас найти.
Теперь я еду домой, к себе в Эстонию, где живу в приморской глуши, между
Везенбергом и Нарвой, с янв<аря> 1918 г<ода>, лишь изредка выезжая в Финляндию,
Германию, Польшу и др<угие> края.
Я живу в прелестной местности на берегу залива и впадающей в него горной
форелевой речки, в сосновом лесу, изобилующем озерами.
9 килом<етров> до ближайшей станции, 45 до Нарвы, 43 до Гунгер- бурга, 220 до
Ревеля.
Впрочем, я напишу Вам, вернувшись домой, обо всем подробно. Надеюсь, и Вы
155
расскажете мне побольше о себе, обо всех этих годах ужаса.
К сожалению, я не еду сейчас в Брюссель: идет пятый месяц, как я путешествую,
наступает весна, — меня влечет природа моего севера. Но осенью я поеду в Болгарию
и
Вами.
Еще прошлым летом я писал о Вас стихи. Целую Ваши ручки, Господь с Вами.
Ярко рад был узнать, что Вы живы!
Душевно к Вам окрыленный
Игорь
Toila, 12.VI. 1931
Светлая София Ивановна! Сажусь писать Вам, предварительно распахнув окно в
сад, напоенный цветущей сиренью. У Вас давно уже отцвела, у нас в полном расцвете.
Вот вишни и яблони уже отцветают, как и рябина. В лесах позванивают бубенчики
ландышей, на скалах шелковеют японские анемоны, так что Фелисса Мих<айловна>
положительно не знает, что раньше собрать. Весь дом наш утопает в цветах. Все
канавки полны незабудок и золотой купальницы. На клумбах готовятся к расцвету
душистый горошек, левкои, резеда, цветут «Иван да Марья». Весна кончается. Сорок
четвертая в моей жизни, двадцать девятая в жизни моей жены. В природе настает лето,
в моей жизни — осень, поздняя осень, предзимье. Не знаю, как-то плохо все это
чувствуется. Разве - иногда, минутами. А так бодрости и оживления хоть отбавляй!
Молода душа, живуча, несмотря ни на какие невзгоды. И часто такое «выкидываешь»,
что потом сам изумляешься: уж очень это несовместимо с амплуа «монаха зеленого
монастыря»... Правда, это случается редко и, чем дальше, тем все реже, но все же и
теперь, два- три раза в год, на меня что-то находит. Тогда я бегу куда-нибудь в леса, на
озера или в Гунгербург (ближайший курорт). После «встряски» делаюсь еще спокойнее
и мудрее, и примитив жизни становится еще дороже, еще ценнее и прекраснее. Да,
человеку необходимы контрасты, и с этим ничего не поделаешь. Но Ф<елисса>
М<ихайловна> — враг всяких «срывов» и весьма болезненно на них реагирует. Чтобы
ее не огорчать (я очень дорожу ее спокойствием), я все реже и реже «уединяюсь». Дома
мы ведем очень нормальный образ жизни, а вино, например, даже и на стол никогда не
подается: Ф<елисса> Мсихайлов- на> его не признает абсолютно. Исключенья не
делаются даже и для пьющих гостей: «в чужой монастырь» и т<ак> д<алее>. Я
совершенно согласен с нею в этом отношении и признателен за ее заботы о моем
здоровье, т. к. частое питье мне чрезвычайно вредно. Как, впрочем, и большинству
людей. Но ведь это же аксиома. Но все-таки иногда я «схожу с ума»!.. Я человек
большой веротерпимости, и меня нисколько не удивили Ваши «городские» вкусы. И я