Царственный паяц
Шрифт:
Впрочем, несколько книг я уже успел прочесть, так, напр<имер>, «Синюю книгу»
Гиппиус (дневник дней революции). Нахожу ее взгляд совершенно правильным.
Всецело к ней присоединяюсь. Вы читали? Прочтите непременно. А какая тонкая и
прелестная книга Тэффи — «Книга июнь». Это бесспорно лучшая из ее книг. В ней
столько своеобразной, глубокой и верной лирики. Да и стихи Тэффи иногда
очаровательны: недаром она сестра своей Сестры — Мирры Лохвицкой.
уже заметно холоднее, желтеют слегка деревья, воздух прозрачнее с каждым днем, на
море часто штормы. Я так люблю северную осень и так рад, что начало ее еще застану
на севере. Непонятно Вам все это, к сожалению. Вот и стихи мои в «Числах» Вам не
нравятся, а, между тем, это одни из лучших моих стихов последнего времени. А мне
кажется, непонимание Вами природы, неуменье проникнуться ею у Вас происходит от
того, что Вы бывали в ней не в той среде, в какой было бы нужно. Не может быть,
чтобы в Вас не жило к ней предрасположения. Это дремлет в каждом человеке. Нужно
уметь только прробудить. А для этого необходима соответствующая обстановка,
чувствования, — мало ли еще что.
Целую ручки Ваши, любящие перелистывать иногда томики стихов, нежно думаю о
Вас, от всего сердца поэта желаю Вам радости и блага, почти болезненно хочу порой
видеть Вас - существующую и мечтанную, угадываемую, но и «городскую», т. е. такую,
какая Вы сейчас, со всеми Вашими срывами, болезненными изломами, как Вы сами
говорите, столь близкими мне, «здоровому».
Ваш Игорь
Р. Б. Искренний привет от Фелиссы Михайл<овны>.
4
июль 1932 г.
ТоПа
Дорогая София Ивановна,
вот уже и опять половина лета прожита, вот уже и опять дни стали короче, а ночи
длиннее и темнее. Отцвели яблони, сирень и сливы. В полях скрипят коростели.
Соловьи еще правда слышны, но пенье их не так уж нетерпеливо-страстно. Пропала
нежная зеленизна зелени. Вскоре сенокос, грибы и ягоды вскоре, а там уж и яблоки
созреют — осенью сразу дохнет. И снова осень, и снова зима, а с ними и еще год к
нашим кратким человеческим летам прибавится, и значит, еще на год поубавятся эти
самые краткие лета...
А сколько не выполнено! а сколько не видано, не испытано! Кто осудит нас за нашу
грусть человеческую, за нашу бесссильную, жалкую такую жалобу, за нашу любовь к
159
этой прекрасной людьми, — о, лишь людьми! — оскверняемой земле?!
И, может быть, нам никогда не дано больше на этой Земле увидеться, хотя
расстояние между нами исчисляется всего четырьмя
странно, право, как никогда нельзя ко всему этому - непривычному, непривыкаемому
— привыкнуть. А между тем...
Я за память Вас благодарю: это положительно трогательно в наше время: кто кого
помнит? кто кого поздравляет? Я благодарю Вас, София Ивановна. Не позабудьте свой
новый адрес сообщить, а то опять прервется наша печальная, но очень хорошая, добрая
переписка, прервется, как встречи наши, лет на... 16! Как страшно: 16! Нет, я никогда к
этому не привыкну. Сердце щемит ужас, чувствуете ли Вы это, понимаете ли то тайное,
что я хочу сказать и вот не умею найти подходящих слов и оттенков? Мучительная
жуть, но есть в ее безнадежности что-то парующее. Не выразить этого.
Вам не понравилось то мое письмо? Тон не «тот»? Возможно, да: все от настроенья.
Так все это изменчиво. Одно лишь неизменно — мое к Вам влечение. Тяга. Сочувствие.
Сожаление, что Вы не здесь. Досада, что не могу ничем облегчить Вашей
безвыходности. Кроме слов, кроме чувств. Надвигается нечто и на нас. Сбережений от
последней поездки хватит на июль и на август. Ровно до 1-го сент<ября>, ибо
Ф<елисса> М<ихайловна> все точно всегда распределяет. Дальше? Жутко думать, что
дальше, т<ак> к<ак> раньше 1-го ноября нет смысла ехать в турнэ, да и ехать-то в этом
году не на что. А в банках теперь почти невозможно брать, имея даже солидных
жирантов: отсутствие наличности, сугубая осторожность. Болгария, в бытность мою в
ней, обещала прислать прозаические переводы лирики, дабы я перекладывал прозу на
стихи. Обещано было от Мин<истерства> нар<одного> просв<ещения> 50 ООО лева за
книгу. Однако, несмотря на мои напоминания, переводов не шлют, ссылаясь в
изысканно-вежливой форме на, — конечно, — кризис. Это осточертевшее слово, надо
признаться, чрезвычайно удобно во многих случаях. Впрочем, дела там, как и повсюду,
действительно скверны. Мережковский, Куприн, Зайцев и еще четверо уж давно
получают субсидии от Югославии (1000 фр<анков>) ежемесячно, получают и из
Чехословакии. И вечно жалуются на безденежье. Что касается меня, я получал только
одно время от Эстонии (около 100 долларов в год). Но вот уже три года ни гроша, и
надежд никаких в этом смысле. В декабре я имел разговор на эту тему с
предс<едателем> Державной комиссии в Белграде — с акад<емиком> А. И. Беличем.