Царственный паяц
Шрифт:
Впрочем, надо полагать, и в Ревеле такие «средствия» имеются. Только советую
побольше напирать на валерьянку при встрече с добрыми знакомыми, авось кто-нибудь
и посочувствует. Как я, примерно.
В Нарве все было «ничего себе»: и зал, и бал, и отэль. Публики было около 250,
причем русских, как и следовало ожидать, около пяти... Куль-туу-рный град, что и
говорить! Я был приглашен в «жюри», и уж как нас там <не> жури, выбрали некую
Мария Маркс. Обывательница,
конфузливая. «Веселились» до трех, а потом пошли в Петроградскую», где утром
уплатили счет за... бессонницу, однако не в Ирушкином смысле.
А мне все мерещится Ваш бальный туалет с бантиком!... Поедете на праздники
домой, заезжайте, право. Обязуюсь быть «паинькой» в моем смысле!
148
Читать здесь почти нечего. Попробовал было «Антлантиду-Евро- пу»
Мережковского, но «сробел» на десятой странице. Нет, уж я предпочитаю ей
«Атлантиду» Пьера Бенуа: понятнее и ближе. А еще тут читали рассказы Бунина,
Зайцева, Чирикова, Рощина, Куприна. Все весьма посредственно. А Куприн так и
совсем выдохся. И все время читателя по плечу похлопывает. Фамильярничает. Ужасно
хамит Бунин, заметно «академит». Порой даже до неприятности: задевает. Зайцев
неровен, Рощин еще совсем «желторотый», <но> с проблесками и остринкой. Но это с
ним редко все же. Лучшей книгой эмиграции остается по-прежнему вышедшая в свет
летом в Белграде «Книга Июнь» Тэффи, где она уже не только юморист, но и
тончайший, оригинальнейший лирик. Прочтите непременно.
Чувствую себя, если говорить серьезно, не очень-то хорошо: душа нестерпимо
тоскует и мечется. Все чего-то не хватает. Иногда беспредметно, но часто и весьма
определенно. И этому есть много почти неустранимых причин. Жизнь налажена очень
правильно, приятно, даже уютно и вместе с тем...
Я стараюсь, по возможности, винить во всей неурядице себя самого. И уж конечно,
известная доля вины лежит на мне. Но, принимая в соображение свои навыки, свои
привычки и вкусы, т. е. свою сущность... Не знаю, право, как Вам, дорогая Ирина, ясно
и лучше все это выразить, но, верьте мне, мучаюсь я порой самым недвусмысленным
образом.
Как следствие всего этого — частая апатия, чисто физическое недомогание,
побаливает сердце, и, вообще, меня мутит.
И это тем больнее и нестерпимее, что Фишенька редкостно-порядочный, тонкий,
любимый и любящий человек. Она все видит, бедная, и мучается в свою очередь. А
«утешения» здешние (я имею в виду живых людей) чрезвычайно слабые и не всегда
рациональны...
Пишите, Ирушка, чаще и, если что-нибудь более интимное и откровенное,
адресуйте на «нее»:
пустяка, стойко перенося зачастую более серьезное. Люди уж так устроены. Дайте
мне Ваши ручки: надежные, испытанные, понимающие.
Приближается весна. Солнце-то, заметьте, какое! Душа полна грусти и радости,
боли и блаженства. Стареющий поэт (как это жутко звучит!) все еще преисполнен
любви к миру, людям и молодым женщинам. И это, думается, так понятно, так
неизбежно, так нужно!...
Ваш Игорь.-
16
18
июля 1932 г.
ТоПа, 18.VII.1932
Миленькая невежа!
Где ответ на мое обращение от 9-го мая? Злитесь? Нужно ли? Не лучше ли было
сразу откликнуться? Ваше молчание несколько осложняет пустяк, в сущности
производит неблагоприятное впечатление. Вы понимаете меня, надеюсь? Вы хотите
меня понять — вернее?...
Фелисса Мих<айловна> и я ждем Вас 28—30: 31-го здесь будет много оркестров и
хоров. Съезд всего. Захватите с собой простыни. Одеяло есть. Я хочу Вас видеть.
Сообщите день и поезд — я приду на ст. Орро Вас встретить. Мне нравится прийти. В
Нарве — надо думать — печатается моя «Адриатика». 25.У1 Волгин увез от меня
рукопись, обещая, что типография в ближайшие же дни пришлет корректуру. Однако до
сих пор ничего нет. И сам Волгин примолк. Я ему черкнул открытку. Он пробормотал в
ответ по телефону что-то невразумительное. Голосок его был какой-то неуверенный.
Мягко выражаясь - я смущен... Я получаю со всех сторон заказы. И у меня кончаются
149
сбережения. Мне книга необходима. Если увидите его, попросите его поторопить
типографию. Мы приветствуем Вас. Равно маму и Мих<а- ила> Константиновичам Я
жду от Вас очень скорого письма.
Ваш Игорь.-
Я жду Вас, Ирушка, одну — мне нужно с Вами говорить более или Менее интимно.
Для других есть другие дни.
Иг.
6
августа 1932 г.
6.У1П.1932
Милая Ирушка!
На днях пришлю к Вам, - конечно, с Вашего разрешения, - пять экземпл<яров>
«Адриатики», вышедшей в свет 5-го августа, и попрошу Вас, деточка, распродать их по
знакомым. Цена всего одна крона. Я послал много экз<емпляров> в Югославию,
Варшаву, Берлин и пр. Если разойдутся все 500 экз<емпляров>, я смогу осенью уехать
в Румынию и уж, конечно, опять на Адриатику. Иным способом теперь денег не
заработаешь, и Вы это отлично понимаете.