Царство черной обезьяны
Шрифт:
А Май тем временем пытался подняться, захлебываясь рыком. Но сделать это, будучи закатанным в гипс, как в бетон, достаточно сложно. Но пес тянулся и тянулся к ноге доктора. Он не мог достать Нику, поднятую на недосягаемую для него высоту, и, обезумев от злобы, хотел вцепиться в любого.
Правда, гораздо ближе к гиганту стояла я, но на меня Май совершенно не обращал внимания. А и правильно, чего реагировать на чугунную болванку? Был бы пес здоров, он, вероятно, снизошел до поднятия лапы и орошения болванки, но сейчас
– Мама, почему он так? – Жалобный голосок моего ребенка, плачущего не от боли, а от обиды, стал волшебным пенделем, выкинувшем меня из ступора.
Я выскочила из вольера следом за почти бежавшим ветеринаром:
– Доктор, с рукой что-нибудь серьезное? Он не прокусил кость?
– Кажется, ничего страшного, но следует осмотреть в операционной. – Эскулап озабоченно рассматривал окровавленную ладошку Ники.
– Почему в операционной? Швы накладывать надо?
– Не знаю, сейчас увидим. А в операционной – потому что там нужный свет, медикаменты и инструменты.
– Но лекарства ведь собачьи? – Да уж, моя способность задавать кретинские вопросы, вижу, никуда не исчезла. Жаль.
– Йод, зеленка и перекись водорода применимы ко всем. Людочка! – Из какого-то вольера вышла медсестра с капельницей в руках. – Запри, пожалуйста, вольер с ирландским волкодавом и будь осторожнее, с псом что-то неладное. Надо взять анализ на бешенство, причем срочно.
– Вениамин Сергеевич, так мы же еще вчера, перед операцией, взяли. – Девушка испуганно смотрела на руку моей дочери. – Это что же, пес ребенка укусил? А ведь такой спокойный был!
– Людочка, сделай, что я тебе сказал, и бегом в операционную, надо девочке рану обработать.
Бешенство? Май – бешеный? Этого не может быть! Хотя… Нет, не хотя. Совсем не хотя. Я потом разберусь, что тут к чему, сейчас главное – моя дочь.
Мне очень хотелось забрать ее у доктора, прижать к себе, утешить. Но пока нельзя. Господи, хоть бы ничего серьезного! Клыки волкодава легко могли раздробить нежную ручку.
Но не раздробили. Май лишь слегка прокусил кожу на ладошке. Словно в последний момент сдержал стальной захват челюстей.
Вот теперь меня затрясло. Когда доктор промыл перекисью водорода ранки и я увидела лишь небольшие дырочки на коже Ники. И представила, что осталось бы от руки, грызани волкодав в полную силу…
Кровь больше не шла. Врач наложил на ранки марлевую салфетку с какой-то мазью и аккуратно забинтовал, словно надел на ручку белую рукавичку.
На протяжении всей процедуры дочка сидела у меня на коленях. И ни разу не пискнула, хотя приятными врачебные манипуляции назвать сложно.
Ника, сгорбившись, словно старушка, смотрела в окно. И молчала. Лишь горько вздыхала.
– Умница! – Доктор, завязав аккуратный бантик, одобрительно погладил малышку по голове. – Впервые встречаю такую храбрую и терпеливую девочку. Другая орала бы мне прямо в ухо и руку вырывала, а ты – просто молодец!
– Дядя, – Ника перевела на него безжизненный взгляд, – почему Май меня укусил? Что я ему сделала? И почему он так страшно рычал? Ведь он радовался сначала, я знаю! А потом… потом… – Губы девочки задрожали, но она справилась, удержалась от нового плача. – Потом Май вдруг стал чужим! Он… он ненавидел меня! Мама! Почему?
Малышка обняла меня за шею и прижалась из всех сил, словно пыталась спрятаться в маму, как детеныш кенгуру.
Что я могла объяснить, когда сама не понимала ни-че-го. Молниеносное превращение сходящего с ума от радости пса в злобного монстра выбило меня из колеи. Или вбило в нее, в колею, по плечи. Торчу вот теперь в жирном черноземе, непонимающе на ветеринара таращусь.
А ветеринар тем временем пытается протереть в стеклышках своих очков дырку, остервенело полируя их краем халата. Вернее, голубой докторской пижамки. И моих непонимающих глаз в упор не замечает. Швырнуть в него глазами, что ли? Вот только не умею. Глазами швыряться. Стрелять иногда получается, но ситуация не та. Придется снова включить звук.
– Скажите, что случилось с Маем? Неужели он действительно бешеный?
– Если честно, я сам ничего не понимаю. – Очки вернулись на переносицу, но помочь владельцу сфокусировать взгляд не смогли.
Ветеринар смотрел куда угодно, только не в нашу сторону. Наверное, он очень жалел, что отправил Людочку обратно к хвостатым пациентам. Сейчас сделал бы вид, что у него к девушке неотложное дело. А пока вид делал его.
Но отвязаться от меня очень сложно, тем более когда дело касается моего ребенка и моего только что обретенного пса.
– Вы так и не ответили на мой вопрос – это бешенство?
– Не уверен. Воду пес пьет с удовольствием, агрессии до сих пор ни к кому не проявлял, вам обрадовался, это было видно. Может, девочка случайно причинила ему боль?
– Неужели б'oльшую, чем вы во время перевязок?
– М-да, вы правы. Не знаю, что вам сказать. Честно.
– Подобное поведение может повториться?
– Знаете, если собака позволяет себе обидеть ребенка один раз, рецидив возможен.
– И что же нам делать?
– Пока будем лечить пса, наблюдать за ним. Посмотрим на его поведение после выздоровления. Но ребенка сюда приводить больше не стоит. Навещайте, если не передумали, сами, без девочки. Или и вы больше не придете?
– Приду. И буду ходить, пока не разберусь в причинах происшедшего. Если вариант бешенства исключается…
– Я этого не говорил! Мы сделаем еще один, более тщательный анализ, и только потом версию бешенства можно будет исключить.
– А могло повлиять на психику пса его участие в собачьих боях?