Царство медное
Шрифт:
— Не сделаю, — послушно повторил Ян. — Договор.
— Твой договор довел меня до больницы, — сердито ответил ему Виктор.
Губы Яна дрогнули в улыбке.
— Было необходимо.
— Помолчи уже, бога ради! Пока я не прибил тебя прямо здесь!
В голосе человека слышалась крайняя степень раздражения. Ян чувствовал, как жажда мести эмбрионом пульсировала под его сердцем. Кажется, из Яна все-таки мог получиться хороший наставник: умел он привить нужные взгляды даже такому хлюпику, как профессор.
Раструб электрошока врезался под
— Где она? — спросил Ян.
Профессор сморщился и дернулся, будто его самого только что ударило током.
— Где Лиза?
Между бровями Виктора легла страдальческая складка. Уголки губ задрожали, покривились.
— Не знаю и не хочу знать, — слишком резко отозвался он, поворачиваясь к васпе спиной. За ним дышал и пенился зародыш нового солнца.
Почему говорят, что конец мира обязательно будет отмечен тленом и мраком? Нет. Он будет прозрачен и светел. Он будет румян, как пропитанное ядом яблоко. Как расцвеченные закатным солнцем сосульки на исполинских кедровых лапах.
Когда солнце вспыхнет — ничто не будет важным для всех живущих на земле.
Ян опустил тяжелую голову на грудь.
— Жаль, — прошептал он. — Я любил ее…
На этот раз Торий обернулся так стремительно, что полы его халата взметнулись на манер крыльев. Медное пламя услужливо лизнуло их изнутри.
— Ты? Любил? — в голосе профессора насмешка и яд.
По его одежде начали расплываться чумные пятна, ткань закручивалась бахромой по краям, будто вокруг разверстых ран. Резко пахнуло гарью.
Когда васпы шли — земля дрожала под их сапогами. Они оставляли за собой следы, подобные ужасным язвам, воздух становился таким горячим, что его нельзя было глотать. Небо содрогалось. Земля содрогалась. И над всем миром восходило медное солнце, словно исполинское колесо, грохоча и лязгая железными спицами. Белым шрамом проступал след чудовищного обода, возвещая прибытие Дарской Королевы.
— Да, — сказал Ян. — Я пожертвовал собой. Чтобы жила она.
Жар докрасна накалил стены камеры. Ян прикрыл ресницы, пытаясь приглушить сияние, от которого плыла и тяжелела голова. Но и тогда видел плавающие в его собственном внутреннем океане жаркие золотые искры.
— Скажи ей, — в бреду продолжил он. — Я был сломлен — она любима. Я истекал кровью — она смеялась. Я был убит — она обрела жизнь. Это ли не любовь?
(…когда солнце без остатка вошло в его глаза, он умер для всего, что было значимо в его прошлой жизни…)
Ян снова поднял взгляд. В оплавившемся воздухе перед ним дрожало мокрое от пота и ужаса лицо профессора. Торий отступал — черный бумажный силуэт, — прямо в разверстую пасть вечно голодного солнца.
Прощай,
Стены начали оплывать свечным воском. Двери из прочного бронированного стекла вспучились болотными пузырями, потекли вниз раскисшим тестом.
— Разве я не заслужил немного благодарности?
Двери камеры разошлись, будто раскрылся гниющий рот. Люди уходили, снова оставляя его одного в темноте и тишине камеры. Но он все еще слышал — тихо-тихо в своей голове. Слышал отчаянье и шепот, похожий на белый шум в радиоэфире или на тоскливый шелест листьев промозглой ночью.
Может, Королева тоже была одинока. Как одинок любой из богов — крохотная крупица огня во всей тьме и холоде Вселенной. Может, она просила его вернуться…
Но прошлое таяло за его спиной, погружаясь в гниющий мрак и небытие. Утонул в небытие и наставник Харт, и Рихт, и девы, лежащие в холодных болотах. Больше ничто не имело значения, только оно — только спелое, взбухающее свежей кровью молодое солнце.
— Она обязана мне всем…
Тогда бутон солнца раскрылся.
Протуберанцы живого огня вырвались на свободу, и медно-красное пламя воссияло на лицах людей, будто божественное благословение. Всего на какую-то секунду. Потом кожа на их лицах начала чернеть и трескаться. Плоть изъявлялась насквозь, облетала хлопьями золы, обнажая ломкие кости.
Жаркая волна подняла Яна на восходящем потоке, и бросила в кипящий водоворот огня. Кружилась ли это отяжелевшая голова, или весь мир вращался под ним?
(…Ян помнил миг, когда солнце без остатка вошло в его глаза. Тогда он умер. И воскрес богом…)
32. Ларец Пандоры
Уже который день Виктор жил с ощущением неотвратимой беды.
Он втягивал это с первым глотком утреннего кофе. С морозным ветром, прорывающимся через открытое окно автомобиля. Беда шла за ним неотступно ровно с того момента, как Виктор впервые увидел перед собой исполинскую цитадель Улья.
Возможно, вся экспедиция была ошибкой. Некоторые тайны должны оставаться таковыми.
Работа не приносила ему удовольствия. Он приезжал на базу к десяти утра, прохаживался по лаборатории, изучая заметки дежурных. Лабораторные животные при его появлении забивались в углы клеток. Но не оттого, что Виктор ассоциировался у них с болью или другими неудобствами. Нет. Виктор почти ни к чему не прикасался, а только изредка давал советы по тем или иным возникающим вопросам, и до двух часов пополудни запирался в кабинете, изучая образцы через микроскоп или заполняя формуляры. Но что-то было в нем тревожащее, неуловимое, словно тонкий аромат мыла, который остается на коже еще некоторое время после принятия душа. Запах, который могли почуять только звери с куда более развитым обонянием, нежели у человека.