Царство страха

Томпсон Хантер С.

Перелет оказался пренеприятным, поскольку самолет садился еще и в Сент-Винсенте, где от дикой жары все пассажиры как следует пропотели и перепсиховали. Сводки новостей с Гренады гласили, что интервенция завершена, и кубинские свиньи сдались. И все же в холмах вокруг аэропорта и вдоль дороги до Сент-Джорджа по-прежнему сидели снайперы.

Морские пехотинцы еще не оправились от шока, который они испытали неделей раньше в Бейруте, когда одна-единственная бомба унесла жизни 289 их товарищей, и спалось им на этом острове неважно.

НЕПРАВЫЙ ВСЕГДА НЕПРАВ

«Grenadian Voice», 26 ноября 1983 года.

В

чем смысл этой «Бомбардировки Психов»? (так эту операцию прозвали между собой политики и военные) - таков был лишь один вопрос, возникший после вторжения на Гренаду Интервенция явилась показательной демонстрацией американской военной мощи. Однако события, предшествовавшие ей, представляли из себя сложный и противоречивый клубок. Иные утверждали, что это была гуманитарная миссия, призванная спасти жизни 400 американских студен­тов-медиков, которых еле выхватили из лап смерти и деградации кровожадных кубинцев; и ради них-то 2000 морских пехотинцев и парашютистов высадились на этом крохотном клочке суши. Другие говорили, что причина интервенции - займ в 9 миллионов долларов, который Кастро предоставил своему другу Морису Бишопу, чтобы построить на острове новый аэропорт с трехкилометровой посадочной полосой, который заодно стал бы кубинской военной базой, контролирующей южный сектор Карибского моря. Третьи считали эту интервенцию прозорливой и тщательно спланированной операцией, которую пришлось провести, поскольку соседние острова официально попросили американцев о военной помощи. Один высокопоставленный функционер Демократической Партии так сказал мне по телефону перед моим от­летом на Гренаду: «Мы совершили правильный поступок, руководствуясь неправильными соображениями. Вы прекрасно знаете, что я никогда не был согласен с Рейганом, но в данном случае невозможно не признать его правоту».

Что ж, подумал я. Может, так оно и есть. Но на расстоя­нии 6,5 тысяч километров трудно быть в чем-то по-настояще­му уверенным. Поэтому я решил лично во всем разобраться. Поездка от Вуди Крика с пересадками в Денвере, Атланте, Майами и Барбадосе до аэропорта «Перлз» на северном по­бережье Гренады заняла два дня. Приземлившись на этом ми­кроскопическом островке, я уже прочел достаточное количе­ство газет, чтобы более-менее разобраться в ситуации, или, как минимум, в американской точке зрения на нее.

Кучка местных Сталинистов устроила на Гренаде какой- то стремный паноптикум. Они расстреливали каждого, кто стоял у них на пути, и так превратили остров в царство тер­роризма, мародерства и анархии. Эти подонки-убийцы грох­нули даже Мориса Бишопа, гренадского Джона Ф. Кеннеди, а затем собирались убить, захватить в заложники и, уж как инимум, изувечить несколько сот ни в чем неповинных американских студентов-медиков, которые застряли на ос­трове, как крысы в мышеловке. Батальон американских морпехов, направленный в Ливан в ответ на катастрофу, произошедшую двумя днями раньше в бейрутском аэро­порту, вместо Бейрута оказался на Гренаде, равно как и не­сколько кораблей американского ВМФ и 82-я воздушная эскадрилья. Им надлежало подавить коммунистический мя­теж и спасти американских граждан.

Задание исполнили молниеносно. Гражданскую прессу на остров не допустили, и единственным подлинным доку­ментом, зафиксировавшим интервенцию, стала пленка, от­снятая Министерством Обороны - на ней американские солдаты показаны благородными героями, вступившими в рукопашную с противником и захватившими 600 кубинских солдат в плен. Подобающий ответ на резню, устроенную на американской военной базе в Ливане. Правда, все происхо­дило в 7000 милях от Ливана, и арабам только и оставалось, что громко смеяться. «Это просто очередной фильм про ков­боев», - заявил мне несколькими неделями позже в холле ООНовского отеля «Плаза» один сирийский дипломат. «Интервенция доказала только одно: американцы сначала стреляют, а потом думают», - добавил он.

По поводу интервенции на Гренаду чего только не гово­рили. Ее называли как угодно: от «припадочной дипломатии канонерок» до «давно уже назревшего возвращения к докт­рине Монро, жесткого

и недвусмысленного предупреждения всем так называемым революционерам Американского полу­шария». «Мы преподали этим подонкам отличный урок», - сказал один американский бизнесмен в клубе «Ионосфера», что в международном аэропорту Майами.
– Фидель Кастро и сандинисты теперь хорошенько подумают, прежде чем вы­кидывать свои фокусы».

* * *

В барах аэропортов и дорогих отелях третьего мира муд­рость порой обретаешь за сущий бесценок. Если находиться там достаточно долго, то наверняка узнаете все, что угодно. Однако по мере приближения к театру военных действий го­ворить о чем-либо, помимо погоды, становится по-настоящему сложно. В очереди к регистрационной стойки рейса LIAT, с Барбадоса на Гренаду (там час лету), ни один из моих попутчиков ни словом не обмолвился ни об интервенции, ни о том, что они собираются делать на острове. Да и в самом самолете преобладало гробовое молчание. Примерно поло­вину пассажиров самолета, жалкого и жаркого DC-4, составляли белые мужчины неопределенного рода занятий. Некоторые везли с собой накрепко закрытые чемоданы с дороги­ми камерами. Они носили выцветшие майки с эмблемами отелей, затерянных где-то на Востоке. Я узнал Эла Ракова из Сайгона, но он сделал вид, что мы впервые видимся, и я не стал настаивать.

Ситуация несколько усложнилась, когда самолет приземлился. Маленький грязный аэропорт оказался сумасшедшим домом, где царил бардак и гвалт, потные эмигранты и американские солдаты с М-16 наперевес так и снова­ли туда-сюда. Пассажиров с подозрительными паспортами отводили в сторонку и тщательно обыскивали. Над голо­вой мелькали вертолеты «Кобра», которые приземлялись и взлетали, похожие на огромных жужжащих пчел. Аэропорт жил по законам военного времени, любое нарушение законов и правил каралось жестоко и незамедлительно. К кар­тонной стене прибили напечатанный на пишущей машинке лист с информацией для прессы. Всем командированным журналистам рекомендовалось зарегистрироваться в военном пресс-центре в Сент-Джордже, на противоположном конце острова.

Когда я закончил возню с таможней, уже стемнело. Человек по имени Рэндольф помог загрузить мои чемоданы в багажник старого такси «Шевроле», и мы отправились в отель, в Сент-Джордж. Дорога все время забирала вверх. Она шла непрерывным серпантином, с резким обрывом по одной обочине и мокрыми черными скалами по другой.

Дорога заняла не меньше часа, при этом каждые три-четыре метра попадались глубокие выбоины, от которых клацали зубы. Расслабиться не было возможности, и я подумал, что неплохо было бы спросить Рэндольфа его мнение об интервенции. За всю дорогу он словом не обмолвился, и, раз уж он достался мне в водители на время командировки, я ре­шил предложить ему остановиться и выпить холодного пивка. Я предложил это по старому журналистскому обыкновению, не рассчитывая ни на какую дополнительную информацию, но Рэндольф меня удивил.

– Вы обратились по адресу, - сказал он с горечью.
– Вы говорите с человеком, у которого Революция отняла жену.

Ну и дела, подумал я. Что-то в тоне его голоса заставило меня потянуться за миниатюрным диктофоном. Рэндольф говорил охотно, и ему нашлось, что рассказать. Мне только и оставалось, что подкидывать ему время от времени вопросы, направляя поток его красноречия, пока мы тащились на первой передаче в темноте.

Мы ехали по узкой проселочной дороге - главному шоссе этого острова. Проехали Гринвилл и Большую Бухту, протряслись по застывшей лаве у горы Ливан и горы Синай, миновали лес Гранд-э-Танг. Вдоль дороги виднелись маленькие домики, напоминавшие сельские пейзажи Новой Англии. Я откинулся на спинку сиденья, вслушиваясь в рассказ Рэндольфа. Поначалу я принял его за осведомителя ЦРУ - очередного разговорчивого таксиста-туземца, который совершенно случайно подворачивается под руку журналистам, когда они выходят из ангара таможни и потерянно озираются, не разбирая перед собой ничего, кроме нагромождения деревянных хижин в пальмовой роще на берегу моря.