Цель вижу! Дилогия
Шрифт:
Он подошла к крыльцу общежития, почти бегом преодолела ступени, рывком открыла дверь и скрылась за ней внутри здания…
Уже проходя по коридору, с его гулкими деревянными полами, она на ходу сняла пилотку, расстегнула воротник гимнастерки, и тут…
Открылась дверь одной из комнат, из нее вышла пожилая старший сержант - комендант общежития, и медленно прикрыла за собой дверь… Она шла навстречу Миле, с глазами полными слез…
Лейтенант резко остановилась и спросила пожилую женщину тревожным голосом:
– Что-то случилось, Анна Матвеевна?
Комендант терла носовым платком покрасневшие глаза и сокрушенно махнула рукой:
– Ну что за человек такой. Из железа она, что ли?
– И опять всхлипнула.
– Ты не ходи туда, Мила. Пусть она сейчас одна побудет…
– Да о чем вы, Анна Матвеевна?
– Зоя… Твоя старшина Морозова… «Похоронку» она сегодня получила… На мужа… Стоит как памятник - ни единой слезинки не проронила!.. Плохо это, Милочка! Очень плохо!.. Нельзя бабе все в себе держать… Никак нельзя!.. Эх, горе то какое… А тебе опять ничего с почтой не пришло… Уж лучше ничего чем такое…
Комендант, сокрушенно качая головой, пошла к выходу к выходу, а Мила, словно окаменев, осталась стоять посреди пустого коридора…
«…Вот оно как!..
– Думала она.
– Что же теперь будет?..»
Она медленно подошла к комнате, в которой жила Морозова, остановилась около закрытой двери, и, помедлив немного, осторожно открыла ее, вошла в темную, неосвещенную комнату и увидела…
Темный силуэт женской фигуры напротив окна… …Морозова, без ремня и с непокрытой головой стояла у окна спиной к дверям, глубоко засунув руки в карманы галифе, и смотрела в окно…
Слабый свет от, стоящего напротив общежития фонаря, тускло освещал в комнату, и…
Неподвижный, застывший, отсутствующий взгляд старшины, и плотно сжатые губы… Лицо Морозовой в эти минуты напоминало неподвижную гипсовую маску…
Людмила тихо приблизилась к Морозовой, и, молча, не проронив ни слова, становилась у нее за спиной.
Старшина даже не пошевелилась на это «вторжение» - в своих мыслях она была очень далеко от этой комнаты с аскетичным, солдатским убранством…
Мила огляделась по сторонам и, заметив белеющий на столе лист смятой бумаги, протянула у нему руку, но… В самый последний момент отдернула ее, словно обожглась кипятком…
Морозова, видимо услышав, наконец, шорохи за своей спиной, повернула голову в сторону Милы, и посмотрела на лейтенанта спокойным, немигающим взглядом…
А Сизова… Она стояла в растерянности, и ее, широко раскрытые глаза, были полны слез…
Старшина, словно оценивала заново, долго всматривалась в лицо своей бывшей ученицы, а потом опять опустила голову и отвернулась к окну…
И тогда Мила подошла к этой, уже давно родной ей женщине, осторожно обняла ее сзади, приникла головой, и стала, молча, гладить рукой по плечу…
И не увидела, как в этот момент глаза Морозовой стали злыми, колючими:
– Ну, теперь держись, немчура поганая!..
– Прошипела старшина потревоженной коброй.
– Ни один теперь живым не уйдет! Уж я-то не промахнусь! Теперь никакой жалость и женских соплей, лейтенант! Один выстрел - один труп!..
Они еще долго стояли вот так, обнявшись, молча, когда Морозова, вдруг, тихо проговорила:
– Никому об этом! Я тебя прошу, Милка!..
– Проговорила старшина шипящим шепотом.
– А то еще, не ровен час, дочка узнает…
– Чья дочка?
– Не поняла лейтенант.
– Моя…
Мила удивлено подняла голову, отстранилась от старшины, и, ожидая ответа, посмотрела ей в глаза.
И Морозова ответила:
– Я не говорила тебе, Людмила… Да и ни к чему это было… Курсант Морозова… Маша Морозова - она моя дочь…
Из омута горьких воспоминаний ее вывел твердый голос старшины-разведчика:
– Ты слышишь меня, «Золотая»?!! Будет у тебя еще семья! Обязательно!!!
И такая уверенность была в его голосе, что женщина улыбнулась. Самыми уголками рта…
– Были у меня уже… Моя армейская семья… Ты, да Ванечка… Самые близкие мне люди… Больше-то никого и не осталось, Петь!.. Сколько мы с вами с 43-го, за эти годы прошли!.. А теперь только ты, Петро, и остался… - Она посмотрела в глаза старшины.
– Поберег бы ты себя, старшина… А то ведь… Всегда в самое пекло лезешь!..
– Тебе ли мне об этом говорить, Зоя?
– Улыбнулся Якушин.
– А сама-то?
– А мне терять уже нечего…
– Ты мне это брось! Нельзя так! На тебя вон, молодняк смотрит, рты разинув!
– Ухмыльнулся разведчик.
– Так что ты, Зойка, давай-ка, надевай ордена, чтобы у этих салаг личный пример был!..
– А сам?
– Да и я тоже… - Сказал старшина-разведчик, и развернул сверток.
– Командир я, как-никак, или не командир?! А Ивана мы вечером все вместе помянем, когда ребята Найденова вернуться… …Шестеро новобранцев уже давно вертели головами, и смотрели совершенно очумелыми глазами на «аксакалов» разведроты, которые уже привели свою форму в «полный порядок»…
Здесь небыло ни одного рядового бойцы, за исключением, конечно, самих салаг - все, сплошь «младшие сержанты», «сержанты» и «страшные сержанты», в смысле «старшие»…
А вот количеству наград на их гимнастерках мог бы позавидовать иной пехотный батальон!.. У каждого из разведчиков было, как минимум по две медали и по два ордена!..
Но вот когда из-под навеса веранды вышли Якушин и «Золотая», челюсти у «молодняка» отвисли едва ли не до земли…
Таких «иконостасов» у одного человека удавалось увидеть очень редко!..