Целитель 10
Шрифт:
Кровать есть, гардероб, трюмо… Книжные шкафы в кабинете — и стол, который все чаще называют так, как я привык в будущем — компьютерный… Диван и телевизор в гостиной… Кухонный гарнитур… Чего тебе надобно, старче?
«Детскую кроватку!»
Я покрутился по терраске, вовсю отбрыкиваясь от назойливых мыслей и загодя хмурясь грядущим безобразиям.
Велик будет год и страшен будет год по рождестве Христовом 1981-й, от начала же революции шестьдесят четвертый — в этом доме поселится и начнет мучительно расти мое чадо…
Вызвонил радиофон, сбивая весь пафос.
— Алло?
Я поневоле заулыбался, едва не умиляясь.
— Привет, Ритуля! Ты где?
— Еду! — отозвался
— Дома! Пришел только что, и рыщу в поисках съестного!
Девичий смех заколыхался, лаская ухо.
— Холодильник открой, обжора! Там заливное должно быть. Я приеду… где-то через полчасика. Пока-пока!
— Пока!
Плотоядно уркнув, я отворил дверцу урчавшего «Форона». Вот оно, заливное!
«Отлично… Никакой готовки, главное… Даже греть не надо!»
Отрезав изрядный шмат «Орловского», я присел за стол и воздал почести трясущемуся холодцу, взбадривая организм щедрыми порциями хрена.
У-ух, шибает как… До слез прямо! М-м…
Умолачивая мясцо со студнем, я приподнялся, и включая телик. Надо бы ему место найти, хотя бы на кронштейне подвесить… Потом, потом! Завтра. Или послезавтра…
С экрана одышливо заговорил Бовин:
—…Хуа Гофэн прибыл в Хабаровск в хорошем, приподнятом настроении. Не похоже было, что его хоть как-то тревожат пограничные конфликты с СССР и Вьетнамом. Товарищ Хуа смиренно отнесся к тому, что земли в верховьях Иртыша и в низовьях Керулена отойдут Монголии, а территориальные потери КНР будут компенсированы за счет пустыни Гоби… В чем же секрет хорошего настроения председателя?
Пошла хроника. На экране мелькали китайцы, они кричали и бесновались, а в фокусе брел испуганный и жалкий человечек, вжимая голову в плечи.
— Дэн Сяопин едва не стал новым «великим кормчим», — выдавал жирный голос за кадром. — Еще немного, и он бы повел Китай проамериканским курсом — ударными темпами строить капитализм, но… потерпел сокрушительное поражение. Дэн развязал войну с Вьетнамом — и проиграл. Он разорвал договоренности с Советским Союзом, угождая Америке — и потерял всё.
Хуа Гофэн лишил Дэн Сяопина всех чинов, исключил из партии, публично водил по улицам под оскорбления толпы, и всё это транслировалось в прямом эфире. После такой потери лица о власти в Китае можно забыть, тем более что Дэн отправлен за решетку, где его, вполне возможно, постигнет участь Лю Шаоци…
«Туда ему и дорога, — усмехнулся я. — Не хватало еще под боком жирного китайского дракона!»
— А вот на Ближнем Востоке растет напряженность, — посетовал ведущий «Международной панорамы». — Американцы, лишившись поддержки Саудовской Аравии, вынуждены сами выкручиваться в той борьбе, приз в которой — нефть. В Аравийском море крейсируют уже две ударные группировки во главе с авианосцами «Энтерпрайз» и «Констеллейшен»; с авиабазы на Диего-Гарсии готовы ко взлету бомбардировщики «Б-52». Однако, не все так просто. Ведь большую часть нефтепромыслов контролируют Иран и Ирак, а нападать на них… Чревато большими потерями. У Соединенных Штатов была возможность ослабить обе страны в пограничном конфликте, после серии территориальных споров, когда Ирак испытывал стойкое желание отторгнуть у Ирана богатую нефтью провинцию Хузестан и восточный берег реки Шатт-эль-Араб. Но ситуация изменилась. Нынче Багдад контролирует большую часть нефтяных месторождений в регионе, а неурядицы с арабским населением были решены на переговорах Масуда Раджави с Ахмедом Хасаном аль-Бакром. И тогда в Белом доме решили ударить в спину, разыграв курдскую карту. Американцы хорошо простимулировали «Демпартию Курдистана» под водительством Мустафы Барзани, и «Патриотический
На экране мелькали суровые смуглые лица юнцов с «калашами», готовых биться… Да неважно, за что, лишь бы биться! Лишь бы колотился в руках автомат, отнимая жизни тех, кого вожди назначат врагами…
Острое чувство опасности пронзило ледяной иглой — не сработала чуйка, подавленная усталостью. Присутствие чужого я ощутил, но успел лишь сместиться, уходя от удара или выстрела.
Поздно. Выхлоп голубоватого газа, маслянистого на вкус, настиг — и мгновенно обездвижил мышцы. Погасил свет. Задавил звуки.
Я трепыхнулся в последнем усилии, и глухая, вязкая тьма сомкнулась надо мною.
* * *
Первым моим ощущением, как только я всплыл над тягучей чернотой, стала боль в руках. Расслышав собственное кряхтенье, выпрямился, моргая и морщась.
Меня основательно подташнивало, а поверху сновала глупенькая мыслишка: «Хорошо, что поесть успел…»
Муть, колыхавшаяся в голове, оседала, и я облизал сухие губы. Дурнота все еще бродила внутри, но реал с каждым вдохом врывался в меня, приводя в норму.
Я обвисал на том самом щите, с которого счастливый Киврин снял циркониевую пластину. Поведя плечом, мне удалось добиться обратной связи — рубашка натянулась, прижимая модифицированную плашку к груди. Ага…
Стоило загрести ногами, как сразу стало полегче. Меня кто-то распял, прицепив к щиту наручниками в позе витрувианского человека. Вот и болели запястья, да и щиколотки ныли.
Башка трещала, нутро содрогалось в рвотных позывах, но это все ерунда, как говорил Витёк. Я осмотрелся. Полигон.
Под ногами утоптанная глина, да песок с гравием. Вокруг — «кратер». Прямо передо мной — «ИС-3». Безбашенный. Хотя сопло инвертора упорно напоминает орудийное дуло.
Причины и следствия кружились в голове, неловко складываясь в неразрывные цепочки… Ага, как эти, что звякают, сцепляя металлические браслеты…
«Опять я кому-то занадобился…» — ворохнулась думка.
— Очнулся? — послышался глуховатый голос, и я сильно удивился.
— Ипполит Григорьевич? — вымолвил, ворочая непослушным языком. — Вот уж на кого не подумал бы… И вы туда же?
Вихурев появился в поле моего зрения — измазанная спецовка, растрепанная седина, сажный мазок на щеке. В старшем научном сотруднике чувствовалось нервическое спокойствие смертника — усталое безразличие сквозило в каждом его движении, но стоило скатиться камушку по склону или щелкнуть остывавшим членам танка, как стерпер вздрагивал, озираясь дико и тревожно.
Закурив, Ипполит Григорьевич вдохнул едкий дымок, смял и отбросил пустую пачку «Столичных».
— Я родился в Жешуве, — выговорил он с наигранным дружелюбием, — в семье Гжегожа Вихуры. Франек — мой младший брат. Ты его убил.