Целитель-7
Шрифт:
Перещелкнув рычажок, он тронулся. В приплясывающих отсветах фар блестел влажный асфальт и сыпались росчерки капель. Зеркальца отражали пустоту.
Притормозив, Иван Степанович свернул к «генеральскому» дому, и снял трубку телефона «Алтай». Палец, испачканный чернилами, набрал номер. Щелчок… Гудок…
Облизав губы, Густов длинно выдохнул.
– Алло? – глуховатый голос Генерального секретаря послышался из трубки, пугая обреченностью. Назад дороги нет…
– Здравствуйте, товарищ Брежнев! – заторопился Иван Степанович. Представившись, он вытолкнул: – Товарищ Пельше приболел, и я, как первый заместитель, работал с сотрудниками оперотдела КПК… В общем…
В трубке помолчали, а затем провод донес ворчливое:
– Хорошо, подъезжайте… Я сейчас на даче.
– Спасибо! До свиданья!
Ощущая, как валится с плеч тягота, Густов повеселел.
– Всё будет о`кей, как говорит вероятный противник! – бормотал он, задавливая в себе нервное хихиканье. Ерзая, зампредседателя КПК не углядел тусклый накал чужих подфарников и переливы бликующего лака на встречке.
Пуля пробила ночь, оставляя аккуратную круглую дырочку на ветровом стекле, и с мерзким чмоканьем вонзилась в тело.
Суббота, 29 октября. День
Москва, улица Малая Бронная
Гулкие пятиметровые потолки, чудилось, притягивали к себе эхо – те так и кружились вокруг огромной люстры. Когда ее включали, сверкающие понизи граненых стекляшек дробили свет, рассыпая его по дверцам громадных книжных шкафов, по резным спинкам деревянных диванчиков и кресел, по мохнатой пальме в кадке, льнущей к высокому арочному окну.
– …Такие, как мы, вовсе не уникальны, Миша, не уродцы какие-нибудь из тупиковой ветви, – рассуждал Игорь Максимович, затягивая пояс стеганного халата. – В тупик зашли гориллы или вымершие гигантопитеки, чьи пути развития заузились до полного останова. А мы с вами – продукты эволюции! Наш мозг то ли вышел за обычные пределы, то ли как раз достиг их, и сколько нас вообще, «продуктов», толком никто не знает. Может, тридцать или сорок на всё человечество. Или сотня, от силы… Хм, звучит: «Сотня от Силы!»
Я улыбнулся – наставник любил называть энергию мозга Силой. Именно так, с большой буквы.
– Скорей всего, и Христос – из нашей компании… – задумчиво проговорил Игорь Максимович. – Егошуа Га-Ноцри. Впрочем, фактов – с воробьиную погадку, а вот мути…
– Расскажи-ите! – заныл я, и Котов смилостивился. Он любил отвлечься, мимоходом раскрывая волнующие загадки.
– Ну, история, вообще-то, занятна… – глаза наставника заволокло нездешним светом. – Жил-был во времена императора Тиберия некий Иуда из Галилеи, раввин и, как говорят большевики, «пламенный революционер». Беспощадного к римлянам, иудеи считали его героем и чуть ли в цари не прочили. А прозывали Галилеянина всё чаще и чаще «Спасителем», то есть, «Христом», если по-эллински. Хотя греков Иуда тоже не жаловал. И было у него два старших сына, но оба погибли. Сгинул и сам Галилеянин, а вот жена его Мария, в ту пору беременная, спаслась от преследований Ирода, бежав в Бейт-Лехем, где и родился младшенький, Егошуа. Иисус. Мария стала жить с Иосифом, а Иисус, как это бывает с детьми, сильно невзлюбил свою мать, сочтя ее предательницей. Он преклонялся перед отцом, и больше всего хотел походить на него. Потому и назвался Иисус Бар-Авва. Неизвестно, владел ли Силой Иезекия, дед Бар-Аввы, но вот сам Егошуа прославился, как великий целитель. Евангелия кое о чем сообщают, но напускают при этом мистического туману, глупой путаницы и откровенного вранья. Однако сыну Галилеянина все же повезло в жизни. Вспомните евангелия! Ведь к распятию на Голгофе
– Бар-Авву! – догадался я.
– Именно! И все вступились за врачевателя, сына Иуды Христа Галилеянина! Представляю, как он шагал среди расступавшейся толпы, по воле ее избежавший казни, а вела Иисуса счастливая жена его, Мария из Магдалы… Ну, а сто лет спустя невежественные эллины «отредактировали» рассказ об Егошуа, вымарав из текста одно, вписав другое, присочинив третье… Люди есть люди!
– Интересно… – затянул я. – Очень интересно… Значит, никакого воскрешения не было?
Котов крякнул, приседая на диванчик.
– Тут, Миша, сложность… Может, и сохранились какие-то документы той эпохи, но где ж их сейчас найдешь? Разве что в хранилищах Ватикана… А что касается воскрешения… Все знают, что мозг живет не дольше шести минут, после чего гибнет. Тело и пару дней протянет, а вот наши «маленькие серые клеточки»… Увы! Однако целитель вашего уровня, Миша, способен оживить человека! Для этого необходимо «слить» всю свою Силу, без остатка. Всю ее отдать на воскрешение из мертвых! Правда, данная… э-э… процедура может закончиться плачевно для самого целителя, но тут уж… – Игорь Максимович развел руками, и скосил глаза на часы, сверкнувшие из-под манжеты. – Однако, заболтались мы! Ну-ка, повторим вчерашние упражнения.
Я нащупал задницей кресло, поерзал и утвердился.
– Не спешите, – строго предупредил наставник. – Сначала – «прогон».
Покивав, я закрыл глаза, привычно «закукливаясь» и шаря по телу. Раздуваются и опадают розовые легкие… Толкается по венам алая кровь… Стакан кефира путешествует по двенадцатиперстной, насыщая «родимую» микробиоту… Копит живительный сок простата…
– Всё идет штатно, – улыбка растянула мои губы в дурашливой конфигурации.
Вечер того же дня
Зеленоград, аллея Лесные Пруды
– Ты совершенно не сдержан, – воркующе пригвоздила меня Рита, ложась сверху и выгибая спину. Тугая, налитая грудь покачивалась прямо передо мной, дразня и маня.
Естественно, я снова поддался, хватая губами отвердевший сосок и вминая рот в приятную округлость.
– Будешь тут волевым, – забурчал, отпыхиваясь. – Додумалась тоже – голой танцевать! Что я тебе, каменный идол на кургане?
Засмеявшись, девушка нагнулась и поцеловала меня.
– Я больше не буду!
– Я тебе дам – не буду…
– Это на меня так квартира ваша действует. Сколько раз уже! Прихожу, и сразу хочется всё поскидывать с себя, ощутить… не знаю, как сказать… шальную волю, что ли? Ничего тебя не сковывает, никакие резинки не давят… И сразу тянет танцевать, чтобы воздух обвевал везде-везде… А ты сразу набрасываешься, и тащишь!
– Да-а! – самодовольно ухмыльнулся я. – Хватательный рефлекс у меня с детства развит!
А лицо Ритино дрогнуло внезапно, девушка легонько прижалась ко мне и вымолвила невнятно:
– Я люблю тебя…
И суетное начало во мне как-то сразу угомонилось, опало, размываясь в приливе нежности, как песок под набегом волны.
– И я тебя.
Я огладил девичью спину, дотягиваясь до загиба талии, ощущая под рукою упругую выпуклость ягодицы, но правило мною не вожделение, а поклонение женщине. Приправленное, чего уж греха таить, кружащим голову сознанием – вся эта безупречнейшая, великолепнейшая красота принадлежит мне одному! Облизав губы, я тихонько спросил, неохотно сбиваясь на деловитый тон: