Целитель 8

Большаков Валерий Петрович

Поправляя очки, Иванов скупо улыбнулся и пожал мне руку, а я подумал, что генлейту никакой грим не поможет скрыть простое и открытое русское лицо.

– Здравствуйте, Борис Семеныч, - ляпнул я, и брови моего визави полезли вверх, демонстрируя легкое замешательство.

– Здравствуйте, Миша. Хм… Вы уж простите, но это я охотился за вами в Первомайске.

– Да, вы держали меня в хорошем тонусе.

– Да-а… - Иванов потер щеку. – Решил, вот, встретиться с вами, так сказать, в неофициальной обстановке… Ну, если честно,

то с подсказки Юры… Юрия Владимировича. Хочу как бы реабилитироваться, - он нахмурился. – Мне очень жаль, что вы потеряли отца. Это не дежурные соболезнования, поверьте. Сам терял и товарищей, и друзей, и родных. Знаю, каково это. Просто… В общем, картина такая. Один из ваших прикрепленных получил два дня отдыха – и угодил в ловушку. Его пытал, а затем убил некто Джонни Кид.

– Крошка Джон? – усмехнулся я. – Мило.

– Да уж, - буркнул генлейт. – Поверьте, выследить и прикончить сотрудника «девятки» - оч-чень сложная задача, но «Крошке» это удалось. Джонни Кид – сволочь известная. Он засветился еще лет пятнадцать назад, когда отстреливал свидетелей убийства Кеннеди. И вот… - Иванов развел руками. – Ему хватило нескольких минут, чтобы проникнуть в зону особого внимания…

Он смолк, да и о чем говорить? Остальное происходило на моих глазах – и преступление, и наказание.

– Да мне и в голову не приходило, что это наши так… - солгал я негромко. – Так нелепо и так подло.

Борис Семенович неловко кивнул.

– У нас в отделе уверены, - выговорил генерал-лейтенант, словно отводя подозрения от своих, - что следы ведут в Белый дом.

– Спасибо, Борис Семенович! – сказал я с чувством.

– А, да-да… - расстроенно промямлил чекист, и вяло пожал мою руку.

Глава 7

Глава 7.

Среда, 12 апреля. Вечер

Москва, проспект Калинина

Наташка обрадовалась моему явлению, лишь заметалась внутренне, не зная, допустимо ли так сиять во дни траура. Тогда я первым подал девушке пример, вволю ее потискав. И было, за что.

Пока я рыбу ловил на Сегозере, моя секретарша провернула кучу дел, помогая советским «творянам». Перебрав пухлые папки, аккуратным штабелем попиравшим мой стол, мне осталось лишь головой качать в немом восхищении.

Литографический степпер на эксимерном лазере для минского «Планара»… Сетевая модель передачи данных ПУП/МП (протокол управления передачей и межсетевой протокол) от калининского «Центрпрограммсистем»… Разработка никель-металлогидридных аккумуляторов для завода «Сириус»…

– Ната-аш… - потянул я зачарованно. – И зачем тебе начальство? Ты и сама со всем справляешься!

– Ну, скажешь тоже! – девушка вспыхнула румянцем удовольствия.

– Да правда! Двигаешь прогресс! –

настоял я.

Вот уже и Наташины ушки зарделись… Разгореться пожару не дали посетители. Вернее, посетительницы – эгрегор явился всем своим приятным коллективом. Рита даже Настю с собой привела.

– Привет! – кинулась ко мне сестричка. – А я у тебя тут еще ни разу не была!

Едва я приобнял родню, как девчонки навалились, щебеча вразнобой – и старательно обходя прискорбную тему:

– Ой, Мишенька, мы за тебя так волновались!

– Иже херувимы! Дай я тебя поцелую… Аля! Вот, противная какая! Я первая!

– В очередь! В очередь!

– Ой, мне только спросить!

Обласкан и оцелован, я присел на краешек стола, без натуги расплываясь в улыбке. Рядом на столешницу присела Рита. Настя жалась справа, а моя суженая тискалась слева. Окруженный волнующим теплом, я вплел в голос бархатистые обертоны:

– Это ж сколько мы с вами вместе…

– С ранней молодости! – хихикнула Светлана, тут же надувая губки. – Рядом на горшках сидели, а ты меня обижал! Сильно!

– Я?!

– А кто мне кармашек на передничке порвал? Не ты, скажешь?

– А не надо было моему медведю язык отрывать!

– А чего он дразнился? – Шевелёва развела руки, демонстрируя Рите размер моей старой игрушки. – Самый был здоровенный мишка в группе! Больше меня! Весь из белого поролона, а язычок красный-красный…

Мне показалось, что милая девичья болтовня не случайна. Возможно, даже отрепетирована – просто так, по доброте. За две недели горе не избыть, но можно же хоть отодвинуть в сторонку безрадостные думы! Вон, унылые тучи на небе тоже иногда расходятся, пропуская солнечный луч…

– Бедный мишка!
– вздохнула Ефимова, нарочито печалясь. – Дюха ему лапу оторвал. Реву было… А эта малолетняя стервозина…

– Ха, а сама-то? – фыркнула Света заносчиво. – Кто у Мишки трусики стырил? Думаешь, я не помню?

– Ой, да это ж для куклы! – покраснела Аля.

– Ага, для куклы… А кто Мишку в постель затащил?

Ритины губы дрогнули, выпуская неяркий смех.

– Какая у тебя была бурная личная жизнь!

У Ефимовой даже шея нежно заалела.

– Тогда гроза была! – лепетала она оправдания. – Меня вся эта стихия до сих пор пугает!

– Да-а… - я сожмурился, памятью возвращаясь к далекому малолетству. – Лежит, трясется, хнычет… Сама худенькая, ручки-ножки тоненькие… Как гром грянет, вся в комочек сжимается!

– А Мишка сопит, и убаюкивает эту трусиху, - тепло улыбнулась Зина. – Наши кроватки рядом стояли… Сколько нам тогда было? Годика четыре?

– Ой, да больше… - затянула Альбина. – Ничего не помню…

Экскурс в давнее прошлое словно высветлил реальность, смёл серую паутину печалей. Наивные детские радости и горести нынче, по прошествии юных лет, воспринимались с одинаково мягкой улыбкой.