Целитель. Пятилетку в три года!
Шрифт:
– Изволят… Настя еще ребенок, – женский вздох выдал сомнения.
– Мам… Девушка со вторым размером груди уже не совсем дитё.
– Всё-то ты знаешь… – Мать растрепала мне волосы и загрустила.
– Мам, – я обнял ее и прижал к себе, – не переживай, ладно? В моем списке любимых женщин ты всегда будешь занимать самую первую строчку!
– Ну, ты меня утешил! – Мама рассмеялась, возвращая очарование утру. – Эх, Мишка, Мишка… Какой же ты у меня большой!
– Пей свой кофе, – улыбнулся я, – а то остынет.
«Любимая
– Само то, как наш мастер говорит.
Шлепая босиком, прибрела сонная Настя в старой маминой ночнушке.
– Доброе утро, красавица! – приветствовал я ее.
– Доброе утро, краса-авец… – ответила сестричка, зевая. – Никому к удобствам не надо? А то я надолго…
– Мокни! – уступил я по-братски.
Девушка убрела в ванную, и тут же осторожно тинькнул звонок.
– Кого это с утра принесло? – заворчала во мне скрытая дедовская натура.
Как был, в футболке да в трикушнике, так и вышел ранних гостей встречать. За порогом стоял Сима, то бишь Серафим Павлович, второй секретарь райкома ВЛКСМ. В непривычном для него строгом костюме он напоминал деревенского парубка. Хорошо, хоть без галстука.
– Могу? – ухмыльнулся Серафим, выражаясь с незатейливым лаконизмом.
– Прошу, – шаркнул я тапком.
– Миша, кто там? – донесся мамин голос.
– Это ко мне!
– Нет, если кофе угостите, – жадно принюхался Сима, – то я к вам!
На кухне засмеялись.
– Проходите!
Скинув туфли, второй секретарь пошел на запах.
– Серафим, – скромно представился он. – Просто Сима. Райкомовские мы. Расходуем свой выходной по причине инициативы комсомольских масс.
– Присаживайтесь, Сима, – улыбнулась мама. – Попробую компенсировать потерю времени.
– Премного благодарны!
В ванной зашумел душ, и теперь уже я улыбнулся – Настя дождалась, пока ситуация с визитом прояснится, и лишь теперь включила воду, узнав все подробности.
«Просто Сима» пригубил кофе – и завел глаза под потолок.
– Божественно! – замычал он, и мамины щеки слегка порозовели. Всё-таки, до чего красивая мне родительница досталась!
Чмокая и качая головой, Сима ополовинил чашку и лишь затем сказал, отпыхиваясь:
– Ну что, Миша? С автопробегом все в полном порядке. С таким девизом, как у вас, я иного и не ожидал, а когда Егор Ефимов – Герой Советского Союза, между прочим, – станцевал с нашей завсектором… Все аплодировали стоя!
– Он так хорошо танцует? – удивилась мама.
– У Егора Пименовича ног нет. Ребята. – Второй секретарь кивнул на меня, – смастерили ему… Ну, это протезами назвать – язык не поворачивается. Искусственные ноги! Блеск инженерной мысли! Миш, сколько у вас сейчас таких?
– Три пары, если и те считать, что у деда Егора. Да мы бы и больше сделали, но больно дорого выходит.
– Профинансируем, строго обязательно! – веско сказал Сима. – Вопрос на контроле у первого секретаря. Вашу инициативу, товарищ комсорг, поддержали и в Николаеве, и в Киеве, и в Москве! С директором школы я договорился уже, талоны на бензин выбил. Но это все присказка. Короче. Пятеро ветеранов войны, включая Егора Пименовича, тоже хотят поучаствовать в автопробеге. У них на всех – одна здоровая нога! Как раз одноногий – капитан в отставке Скоков – поведет «ЗИС-110». Последние тридцать лет он если и выбирался на улицу, то на костылях. Можете вы себе такое представить? – обратился он к маме.
– У-ужас! – выдохнула та.
– Во-от! – вытянул палец второй секретарь. – А теперь он будет ходить! Ведь будет, Миш?
– Будет, – твердо пообещал я. – Строго обязательно.
Мамины глаза повлажнели. Она так на меня посмотрела, что я тут же подрос и раздался в плечах.
Глава 4
– Товарищ полковник! Прием! Да едрить твою… – Ершов, согнувшись в три поги бели, корпел над рацией. Рация шипела, трещала, в моменты хорошего настроения передавала пару слов – и тут же срывалась в свист и вой. Завоешь на такой жаре…
Солнце палит в затылок, пот капает со склоненного лица на панель… Зимний зной.
Сощурившись, Григорий осмотрелся. Его батальон засел в районе старого порта, отстроенного еще османами. Одни каменные арки да башни остались. Вот и всё, на что можно глянуть в Зейле. Ну мечеть еще, десятка два зданий пожиже, в один-два этажа, а остальное – хижины, кое-как слепленные из досок, жестянок, картонок, фанерок, тряпья… Но место стратегически важное – порт. Перекресток. Отсюда километров десять до границы с Джибути. Эфиопия не дальше.
А вокруг, куда ни глянь, унылая равнина, редко где встопорщенная термитником, всклокоченная акацией или колючими кустами. Бакалия – пыльная, душная, безрадостная полупустыня, где усохшие полукочевники пасут полудохлых овец. Анус мира, как кучеряво выражается сержант Юдин.
– Товарищ капитан!
Ершов оглянулся. К нему трусцой подбегал старший лейтенант Шатов.
– Товарищ капитан! Обе зенитные ракетные батареи развернуты и готовы к бою! – отрапортовал он, четко прикладывая руку к уставной панаме.
– Ат-тлично, старлей! – обрадовался Григорий. – А я уж думал… К-хм… Сиадовцы на подходе. Посматривайте кругом, но основное внимание на юго-восток. Авиация попрет с базы в Хургейсе!
– Есть!
Ершов вышел бочком в узкую тень древней арки и навел бинокль на зеркальную гладь моря. Крейсер «Грозный», где ты? Твой силуэт на фоне Аденского залива так скрасит жизнь…
– Во-оздух! – взревел Юдин, скрытый масксетью.
Григорий резко развернулся. Вдали, над синей полоской гор, трепетавших в горячем воздухе, висели две темные черточки. Они приближались. Мать, мать, мать…