Цена нелюбви

Шрайвер Лайонел

— Шивон, — неохотно сказала я. — Я немного разочаровалась.

— Я знаю, Ева, я плохо работала...

— Не в тебе. — Я подумала, что она прекрасно поняла меня и нарочно неправильно истолковала мои слова. Не следовало обременять эту девушку моими тайнами, но что-то словно подталкивало меня. — Все эти вопли и отвратительные пластмассовые игрушки... Я не совсем понимаю, что я себе представляла, но точно не это.

— У вас наверняка была послеродовая...

— Как ни называй, я не чувствовала счастья. И Кевин не кажется счастливым.

— Он дитя!

—

Ему больше полутора лет. Ты знаешь, как люди обычно воркуют: «Он такой счастливый ребенок!»Ну, раз так, значит, бывают и несчастливые дети. И ничего из того, что я делаю, положения не меняет.

Она с неоправданной сосредоточенностью возилась с сумкой, укладывая в ее глубины свои немногочисленные пожитки. Она всегда приносила книжку, чтобы почитать, пока Кевин спит, и я наконец заметила, что она месяцами убирает в сумку один и тот же томик. Я бы поняла, если бы то была Библия, но это была всего лишь воодушевляющая брошюрка — тонкая, с уже запачканной обложкой, — а ведь Шивон говорила, что обожает читать.

— Шивон, я ничего не понимаю в детях. Я никогда особо не общалась с малышами, но я надеялась... Ну, что материнство проявит другую сторону моей натуры. — Я заметила еще один ее мимолетный взгляд. — Не проявило.

Шивон поежилась:

— Вы когда-нибудь говорили с Франклином о своих чувствах?

Я хмыкнула:

— Тогда нам пришлось бы что-то предпринимать. А что?

— Вы не думали, что первые два года самые тяжелые? Что потом станет легче?

Я облизнула губы.

— Я понимаю, что это прозвучит не очень-то красиво. Однако я ждала эмоционального вознаграждения.

— Но только отдавая, вы что-то получаете взамен.

Она пристыдила меня, хотя тогда я об этом не подумала.

— Я отдаю ему все свои выходные, все свои вечера. Я даже отдала ему своего мужа, которому теперь интересно говорить только о нашем сыне, а из дел — катать коляску взад-вперед по Бэттери-парку. В ответ Кевин злобно на меня смотрит и не выносит моих прикосновений. Насколько я могу сказать, он почти ничего не выносит.

Разговор нервировал Шивон; это была домашняя ересь. Но похоже, мои слова как-то затронули ее, и она не могла больше подбадривать меня. Так что вместо того, чтобы расписывать восторги, ожидающие меня, как только Кевин подрастет, она мрачно сказала:

— Да, я понимаю, о чем вы.

— Скажи, пожалуйста, Кевин... реагирует на тебя?

— Реагирует? — Я впервые услышала в ее тоне сарказм. — Можно и так сказать.

— Когда ты сидишь с ним днем, он смеется? Гукает от удовольствия? Спит?— Я осознала, что до сих пор не осмеливалась спрашивать ее об этом, а теперь пользуюсь ее щедростью.

— Он таскает меня за волосы, — тихо сказала она.

— Но все дети... они не понимают...

— Он дергает очень сильно. Он уже достаточно взрослый и понимает, что мне больно. И еще, Ева, тот чудесный шелковый шарф из Бангкока. Он разорвал его в клочья.

Бум! Бум!Кевин проснулся и застучал по металлическому

ксилофону — твой подарок, — увы, не проявляя никаких признаков музыкального слуха.

— Когда он наедине со мной, — сказала я, пытаясь перекрыть шум, — Франклин называет это капризом...

— Он выбрасывает из манежа все игрушки, а потом кричит и не умолкает, пока не положишь их обратно, а потом снова их выбрасывает. Вышвыриваетих.

Б-Бэнггг-БЭНГ! БУМЦ! БЭНГ! Б-Б-Бэнг-бэнг-бэнг- бэнг-бэнг! Жуткий грохот, из которого я заключила, что Кевин протиснул ксилофон между прутьями кроватки.

— Безнадежно! — с отчаянием воскликнула Шивон. — Когда он сидит за столом в своем высоком стульчике, он так же швыряется колечками, кашей, крекерами... Вся еда оказывается на полу, и, хоть убейте, я не понимаю, откуда он берет силы!

Я коснулась ее руки.

— Ты хочешь сказать, что не знаешь, откуда у тебяберутся силы.

— Ааааа... Ааааа... Ааааааааааааааа...— завелся Кевин, как бензокосилка.

Мы с Шивон переглянулись.

—  Ааааааааа! УУУУУУУ! УУУУУУУУУУ!

Мы не сдвинулись с места.

Шивон вздохнула:

— Наверное, чувствуешь по-другому, когда это твой ребенок.

— Да, — согласилась я. — Совсем по-другому.

— УУааУУУУаа! УУааУУУУаа! УУааУУУУаа! УУааУУ- УУаа I

— Я хотела иметь много детей, — сказала Шивон, отводя глаза. — Теперь я не так в этом уверена.

— На твоем месте я хорошенько бы подумала.

Пока я пыталась побороть нарастающую панику, Кевин заполнял паузу. Я должна была что-то сказать, как-то воспрепятствовать тому, что надвигалось, но не могла придумать ничего убедительного.

— Ева, я измотана. Я не думаю, что нравлюсь Кевину. Я молилась до посинения... о терпении, о любви, о силах. Я думала, Бог испытывает меня...

— Когда Иисус сказал: «Терпите детей малых»,— сухо сказала я, — вряд ли он имел в виду нянь.

— Я не хочу думать, что подвела Его! Или вас, Ева! И все же, может, вы могли бы найти мне место в «На одном крыле»? Вы говорили, что большую часть рутинной работы выполняют студенты. Не могли бы вы... о, пожалуйста, пожалуйста, пошлите меня в Европу или в Азию. Я обещаю, я буду отлично работать.

Я поникла.

— Ты хочешь уйти.

— Вы и Франклин — чудесные люди, вы, наверное, сочтете меня неблагодарной, но, когда вы переедете за город, вы обязательно найдете другую няню, правда? Я хочу жить в Нью-Йорке.

— Я тоже! Кто сказал, что мы переедем за город?

— Франклин, конечно.

— Мы никуда не переезжаем, — твердо сказала я.

Шивон пожала плечами. Она уже настолько отдалилась от нашей маленькой компании, что не считала это недоразумение своим делом.

— Может, ты хочешь больше денег? — заискивающе предложила я. Постоянное пребывание в этой стране начинало съедать значительную часть моих доходов.