Цена предательства

Мансуров Андрей Арсланович

Пренебрёг всем тем, что было между ними, что связывало их долгие годы ожидания, и брака, ради…

Ведра абрикосов?!

Причуды своего похотливого члена?

Душу раздирали когти тигров совести, и сознание заливала Ниагара сожалений! Кошмар! Годы, годы, океан терпения, и гигатонны нервов – псу под хвост. И всё ради…

Он глянул вниз.

Боже!!!

Что это за уродина смотрит сейчас на него с подушки, нагло ухмыляясь?!

Это же…

Да, черти его задери – это ТА САМАЯ СТАРУШКА!!!

Он заорал, забился в попытках освободиться – дикая боль в паху пронзила, как электрический разряд, и…

Он проснулся.

О-о-ох…

Проклятье! Блин! … твою мать! Да что же это такое?!

Он тут же вспомнил – что это такое.

Проклятье. Не соврали, гнусные твари!

Всё, как и обещали. Мерзкое ощущение, словно в душу вылили не ведро – а цистерну помоев!..

Ай да сустары. В изобретательности им точно – не откажешь.

Марина – мечта всей его юности. Но он отлично знал, что она – не для него. А лишь для ровни: ровни из касты инженерного персонала. У которых и зарплаты, и квартиры… Соответствуют Уровню. А ему, как сыну техника, не светило ни-че-го. Даже – учёба в высшем. Нет денег на обучение.

Вот и получилось: в реальной жизни он, в том числе, из-за несчастной первой любви, подался в десантники – всё платят побольше! А во сне…

Во сне, получается, ему сумели внушить, причём – до жути достоверно, что во-первых – всё происходящее – реально…

А во-вторых – что он – сволочь, а не семьянин, наставивший любимой жене развесистые рога. И ладно бы – с призовой «элитной» тёлкой… Нет – со старой уродиной.

И ещё он – отвратительный, безответственный отец, предавший их годовалую дочурку: пухленькую крошку с косичками солнечного цвета, бисеринками четырёх крохотных зубов, и улыбчивым круглым личиком.

И ведь до чего отчётливо и точно все эти образы и воспоминания были засунуты к нему в память – даже на секунду он не усомнился, что оказался в обычной жизни. Как мастерски эти твари воссоздали декорации – его родной город, дома, улицы, даже урны у подъездов. Запахи нагретого асфальта, цветущих акаций и роз на клумбах парка, чириканье скворцов-пересмешников, и звонки трамваев…

С другой стороны – сустары суррогатами и не ограничились бы. Вот уж добросовестно-педантичные мерзавцы. Всё верно: в его памяти порылись основательно.

Чувствуя, что лицо до сих пор красно от жгучего стыда, он потряс головой.

Плохо. Если так пойдёт дальше, спать придётся только со снотворным. И ещё неизвестно – поможет ли оно! Героям «Кошмара на улице Вязов» – не помогало…

Вдруг его удивили звуки, донёсшиеся со стороны кровати О,Салливана.

Прожженый, циничный, не боящийся ни Бога ни чёрта солдат… Плакал?!

Михаил вскочил, одним прыжком преодолев три метра, разделявшие их койки, и принялся что было сил трясти напарника за плечо, и без зазрения совести лупить ладонью по щекам (синяки – пройдут, а вот воспоминания о кошмаре!.. Кто знает?!) поскольку представлял, каково тому:

– Лестер! Лестер!!! Да проснись же, чёрт бы тебя побрал!..

Через пару секунд на него вытаращились два огромных, совершенно безумных, чёрных глаза:

– Что?! А?! Где… А-а, это ты… Ф-фу… – напарник всхлипнул, перевёл взгляд на всегда горевший плафон ночного освещения, – Дерьмо собачье. Ну и сон…

– Да… знаю. Сам только что «оттуда».

– Как? И у тебя был… Кошмар?

– Это ещё мягко сказано – кошмар… Кошмарище! Но давай – вначале ты.

– Я… Это… А, ладно – напарник вяло махнул рукой, показывая, что ему не до споров, – Приснится же такое. Да ещё так ярко. Реально. Хуже, чем в «150-Д». О-хо-хо…

Короче. Иду я по Маркет-стрит. Там, дома, на земле. Ищу, значит, подарок ко Дню Рождения сына Питера. (Проклятье! У меня и сына-то никакого нет! А тут – знаю, что есть, знаю, что – шесть лет, мысленно вижу его перед собой – этакий пострел! Непослушный, непоседливый, вредный, вечно – лохматый… Короче, весь в меня! И даже знаю, от кого он: жена – моя одноклассница, я ещё в среднем по ней сох!) Думаю себе, что лучше всего сделать – как мой папаша-то: подарить самый лучший и дорогой пистолет-пулемёт! Стреляющий пенолоновыми пульками. Или водой. И внешне – обязательно похожий на настоящую пушку.

Все супермаркеты прошёл уже, помню, но – нету вот такого, как надо!

И тут Алека встречаю, Алека Гесснера. Я с ним в учебке познакомился: он закончил и отчаливал, а я пришёл на первый. Как раз на его койку попал. Ну, потом, пока я учился, тоже… Пересекались.

Ну, обнялись, поржали. Он говорит: «Чего, мол, ты тут, в игрушках, делаешь?» Ну, я объяснил.

Он говорит: «Ага, понял. Так тебе лучше пойти со мной. У нас, – дескать, – в подсобном помещении есть куча муляжей. Ну, то есть, копий – любых образцов современного оружия. Чтоб кадеты, значит, могли отличать по виду – на раз! Вот и выберешь своему мальцу!» Ну я обрадовался – спасибо, говорю! Вот уж выручил!

А он – ничего, говорит, у нас этого добра – вагон!

Ну ещё бы, думаю себе – не вагон! Вы там, у себя, в высшем полицейском, можете ещё и не такое себе на деньги налогоплательщиков позволить!..

Короче, притопали мы к нему на работу – в Главное Управление. Он там показал пропуск, сказал что-то на вахте – да ещё этак, свысока, – и нас пустили. Видать, думаю себе, большая шишка стал мой Алек…

Ну, повёл сразу на пятый подземный Уровень. Туда, где начальство-то, да отдел секретных разработок заседает, да допросы проводятся. Те, которые с пристрастием – чтоб не слышно было, стало быть, как «пристрастно» бедолаг допрашивают-то…

Вот заводит он меня в комнату – ого-го! Шагов сто в длину, и с десяток – в ширину. Вдоль всех стен – столы, столы. И на них – оружие! О, брат!..

Я большую часть такого оружия вообще не видал – видать, производства-то разных стран и Колоний на освоенных планетах…

Словом, я обрадовался, как баран, руку ему трясу… Оглядываюсь вокруг, как озабоченный котяра на стаю кошек. А он и говорит: «Ты, дескать, не стесняйся, походи, походи. Что по сердцу придётся – прямо и заберёшь».