Цена предательства
Шрифт:
– Ага. Вот уж спасибо. – О,Салливана до сих пор била крупная дрожи, и пот тёк по лицу. Защитного цвета майка-футболка снова покрылась отвратительными тёмными пятнами под мышками, – С меня причитается! Тебе – как обычно? Пузырь курайского?
– Нет. Давай лучше сделаем так. Теперь я буду спать, а ты – на вахте. Как заметишь тревожные признаки – буди!
– Понял. Согласен. Да – это справедливо. Но…
Мы что – так и будем теперь спать по очереди? Всегда?
– Вот уж не знаю! Но пока чёртов док не усовершенствует свою машинку. – Михаил тоже бросил в угол снятый браслет, – я лично предпочитаю на страже моего здоровья и «психики» – старого доброго друга.
Тебя.
«Под присмотром» засыпалось вовсе не так хорошо и спокойно, как Михаил было надеялся. Хотя Лестер честно выполнял условия сделки – сидел на стуле и не шевелился, читая что-то в букридере – Михаилу трудно было сосредоточиться, чтобы расслабиться.
Понимая сам, как это глупо, он принялся считать баранов, которых удалось-таки заставить прыгать через забор. Вначале они делали это по одному, но потом почему-то ломанули всей толпой: целое стадо!
Баранов, как выяснилось, гнала его бабушка. Вернее – выгоняла из загона, направляя на луг – пастись. На Михаила она махнула прутиком:
– Ах ты, пострелёнок! Ну-ка, не балуйся! А то дед и к вечеру не соберёт этих лохматых бекалок!
Михаил понял, что и правда: выращиваемых в-основном для высококачественной природной шерсти баранов правильней оставить в покое. Луг с мяконькой травкой ещё дед деда с большим трудом отвоевал у вековечных елей и сосен, покрывавших пологие стороны лощины.
А он – сходит-ка лучше на речку. Пусть выкупаться не удастся, потому как уже холодно, а вот побродить по берегу, покрытому жёлтеньким, как на картинке, песочком, и окатанными в красивые овалы камушками, и посмотреть, как в кристально чистой воде плавают мальки форели – запросто.
– Ба! Я пойду к реке.
– Опять будешь пялиться на безмозглых рыбёшек?
– И никакие они не безмозглые. Это бараны у нас безмозглые! А рыбёшкам я в понедельник и вторник крошек давал – так они вчера меня уже ждали!
– Хм… Ну ладно – беги, что ж с тобой поделать. Смотри только – ноги не мочи! Вода уже холодная.
Вода у них в горной речушке, если честно, и всегда была холодной. Купаться Михаилу разрешали только в сооружённом дедом Питером бассейне: пятиметровой мелкой чаше, куда просто вылили машину жидкого цемента, размазали по дну, и выложили крупными плоскими камнями. Слоистый, поблёскивающий на изломе сланец, подходил для этого как нельзя лучше. Но сейчас дед воду из бассейна уже спустил: боялся, что внучок, приехавший на каникулы, простудится с непривычки.
Форель действительно уже ждала его там, у крупного чёрного камня. В тени которого косячок рыбех и остановился, помахивая хвостами, чтоб не унесло водоворотами. Впрочем, здесь вода почти стояла: в яме навроде омута, но – с чистым песчаным дном.
Михаил вывернул карман, и честно вытряхнул в воду то, что умудрился смести со стола после завтрака – он знал, что бабка видит, и знает про его «подпольные» действия, но не останавливает. Да и вообще – он чувствовал, что родители матери балуют его. И иногда беззастенчиво пользовался этим: чтоб попозже лечь спать, побегать по запрещённой территории «экологического парка» в полумиле от их шале, или – недоесть обрыдшую формокашу.
Рыбехи налетели – словно женщины на магазин, объявивший Рождественскую распродажу. Михаил с интересом следил, как крупные кусочки хлеба провожают до самого дна, гоняя по всей яме десяток рыбок покрупней, а мелочь тычется по поверхности, подбирая те частички, что помельче. Вот прикольно!
Он лёг, поёрзав, прямо на камень, подперев подбородок кулачками.
Ему казалось так странно и интересно наблюдать за живыми тварями в живой природе… Там, дома, в городе, такого точно нет. Единственные «животные», которые ещё не вымерли от смога – вороны. Да и те – сидят по полуголым ветвям деревьев, которые ещё признаны живыми и не утилизированы, нахохленные и хмурые. И даже в обслуживаемые государственными служащими кормушки летают – словно с неохотой. Как бы исполняя ежедневную нудную, и поэтому – обрыдшую, работу.
Он и не заметил, как солнце оказалось прямо над камнем – светило теперь точно в глаз. Достав из кармана мобилу, он обнаружил, что прошло уже два часа!
И как это ба ещё не звонит, сетуя, что он хочет, чтоб у неё обед остыл!..
Со вздохом расправив и потерев подзатекшие члены, он пошёл, а затем и побежал вприпрыжку домой.
Ба или дед не вышли встретить. Странно.
Он забежал внутрь.
О-о!..
Бабушка и дед сидели на стульях, крепко прикрученные к ним скотчем, а над ними склонились трое мужчин в чёрных комбезах, и шапках с прорезями для глаз на голове.
Четвёртый поспешил захлопнуть дверь за вбежавшим Михаилом, и буркнуть вполголоса:
– Теперь – все!
Михаил понял, что их пытается захватить в заложники очередная банда экстремистов, которых развелось столько, что и названий всех не упомнишь! Но явно – какие-то радикалы. Которые, маскируясь, днём работают на своих рабочих местах как ни в чём не бывало, а в выходные или по ночам творят теракты, и, врываясь в дома, убивают ни в чём не повинных людей прямо в их постелях… В знак протеста против очередного «чего-то-там!..»
Он знал, помнил, что говорили в начальном, и вдалбливал отец: пощады не будет! А ещё, вероятно, раз они все – в отдалённой от людского жилья местности, деда и ба будут вначале пытать. Чтоб узнать, где семья хранит деньги. И дед – реактивы для устранения загрязнений Роханского водохранилища, где он до сих пор работает смотрителем.
Вероятно, это будет диверсия по отравлению как раз заповедника.
Все эти мысли пронеслись в голове Михаила словно ураган – пока он оборачивался на звук захлопываемой за его спиной двери. В ту же секунду он бросился на пол, и влетел под стол: знал, где у деда сигнальная кнопка.
Кнопки не оказалось. Вместо неё светлым пятном выделялся квадратик древесины столешницы, а внизу валялось что-то явно растоптанное сапогом.
– Ишь, змеёныш, – прошипели над ним, и сильные руки грубо, треснув его головой о перекладину так, что искры из глаз посыпались, выволокли Михаила наружу, – Шустрый какой. И хитро…пый. Расслабься, пацан. Мы вас будем убивать… медленно. Тебя – последним. Мы же – гуманисты! Гы-гы…
От ядовитых смешков Михаила аж затрясло! Но он постарался внешне никак эмоции не проявить – не хотел дать этим повод позлорадствовать!