Цена предательства
Шрифт:
Его прикрутили, да так, что и не вздохнуть, к третьему стулу. Развернули к прародителям.
И действительно: Михаилу пришлось наблюдать, как деда жгли утюгом, паяльником. Топором, по одному, отрубали пальцы ног. Бабушке налили на ноги кипятка из большого чайника…
Где-то через полчаса изощрённых издевательств, когда у него уже кончились слёзы и проклятья, и сиденье стула стало казаться раскалённой сковородой, словно через вату, донёсся голос:
– Михаил! Да Михаил же! Проснись! Вставай, скотина ты упрямая!..
Он чудом сдержался, чтоб не ударить побелевшее лицо О,Салливана прямо в челюсть.
– Что, тебя не трогали? И тоже – пытали кого-то из близких?
– Х-х… Вот …дорасты!.. Да. Пытали. И – долго. Проклятье! Твари! Сволочи. – он сел на постели. Простыня всё равно оказалась мокрой, сбитой в тугой комок. – Всё верно: они так и сказали: всё взято из моих же воспоминаний. И даже – не воспоминаний, а страхов. Опасений. Мыслей, что вот это – может произойти – тьфу-тьфу!.. И сейчас оно происходит.
– Странно. Знаешь, я ведь начал будить тебя сразу. Как только увидал, что ты открыл рот, и повернул голову… Как же получается – что они успевают показать так много до того, как всё это проявится?.. Ну, в движениях тела. И лица.
– Ну, с этим-то всё просто. Я читал, что «быстрая» фаза сна может нестись так стремительно, что события часов укладываются буквально в секунды… Это – как раз свойство нашего (чёрт его раздери!) «примитивного» мозга.
– И… Что же нам теперь делать? Как бороться-то?!
– Не знаю. Но если надумаешь – спи теперь ты. Я – на вахте.
– Нет, знаешь… Почему-то не хочется!
Утром выяснилось, что браслеты дока помогли всего пятнадцати человекам.
Да и то – техникам и учёным. Из группы, которая и так кошмаров не видала.
Остальные же встали в ужасном состоянии: болело всё, над чем в кошмарах производились «экзекуции». И ничто людей «вовремя» не разбудило… Кроме соседа по каюте.
Так что ещё до завтрака в медотсек выстроилась очередь: чтоб обработать ожоги, ссадины, вправить вывернутые на дыбе плечи, и – совсем уж тяжко! – пришить оторванный …!
Особым разнообразием, кстати, сюжеты «изощрённых издевательств» не отличались: кого-то пытали действительно – в гестапо, у кого-то – из родных и близких мафия «выколачивала» долги, или информацию о коде какого-нибудь сейфа. Большинство кадровиков побывали в очередном медсанбате, где им пришивали отрезанные или оторванные руки и ноги. Или – как раз наоборот: ампутировали. Без наркоза. Капрала Уркхарта снова медленно сожгли из огнемётов – начиная со ступней… Доннер опять побывал в джунглях с ядовитыми змеями-отшельниками, и три часа мучился от нейротоксина, передающего гиперсигналы нервам… Сабуру досталось хуже всех: его насиловал взвод санитарок, предварительно перетянув ему … рояльной струной.
Михаил, тупо смотревший во время еды на дальнюю стену, где по рекомендациям психологов стереообои воссоздавали девственный лес, прорезающую его долину с весёленькой травкой, разумеется, с неизменно текущим по камушкам ручейком, и приветливым солнышком, отражавшим блики от крыльев порхающих бабочек, пытался думать. Мысли в тяжёлой с недосыпу голове двигались медленно – словно очередь за раздачей купонов на обед безработным. Ничего путного в голову не шло.
После завтрака вставший у раздаточного стола лейтенант объявил:
– Сдайте чёртовы машинки обратно доку – он обещал что-нибудь придумать ещё.
Профессор Бейли поднял руку:
– Можно вопрос, господин лейтенант?
– Да, профессор.
– Наше обследование тех, кто не видел кошмаров что-либо дало? – при этом ни от кого не укрылось, что профессор смотрит на руководителя медицинской секции с нескрываемым скепсисом. Если не сказать сильнее.
– Нет. И вы знаете это не хуже меня. – в тоне лейтенанта впервые прорезалось что-то вроде раздражения. Он-то спал один. И его некому было будить «вовремя». Поэтому повязка вокруг головы и рука на перевязи никого не удивляла. – Или у вас какие-то конкретные предложения?
– Да. Именно такое. Правда – всего одно.
– Прошу.
– Так вот. Давайте организуем сон этих ребят (ну, тех, кто кошмаров не видит) – днём. И – чтоб они больше ничего не делали. Ну, в смысле, пока оторвём их, так сказать, от основных рабочих обязанностей.
А остальных сведём спать в более просторные помещения. И поставим на ночь в каждом таком помещении одного дежурного – из выспавшихся «бескошмарных». Пусть они при тревожных признаках – будят жертву!
– Н-да. Я понял. Здравая, в общем-то, мысль. Я тоже над ней думал. Согласен – временно такое решение возможно. Внимание, персонал, внимание, бойцы!
Приказываю: перенести койки из кают семь, девять и двенадцать – в библиотеку, из кают пять… – пока лейтенант перечислял, кого и куда разместить, Михаил чесал в голове: странно. Простое, и само собой, вроде, напрашивающееся решение.
И как это оно не пришло в голову – ему?!
Но лейтенанту, оказывается, пришло в голову и ещё кое-что:
– Профессор. Я бы просил вас, ввиду чрезвычайных обстоятельств, подключиться к исследовательской группе доктора Скардино. Вместе с обеими вашими лаборантами. И вас, доктор Валентайн – тоже прошу присоединиться. Временно я передаю ваши научные, так сказать, силы, с вашими чрезвычайно сейчас необходимыми высокоспециализированными знаниями, в подчинение доктора Скардино – он, как дольше и глубже вас занимающийся этой проблемой, будет у вас координатором.
А изучение экотопа Эрины может и подождать – сами понимаете, если в ближайшее время не «расколем» проблему безопасного сна, уже не экологией и микробиологией придётся заниматься, а стараться не дать материал патологоанатомам. Которые прибудут сюда после того, как…
– Понял. – Бейли кивнул, – Есть, сэр. Сегодня же подключимся.
Док Валентайн промолчал. Только кивнул, надув губы, и набычившись, словно индюк. Однако о его чрезвычайно вспыльчивом и «упёртом» характере знали все.
Так что Михаил прекрасно понимал, что оба учёных, поступив «в распоряжение» дока Скардино, восторгом отнюдь не пылают. И таким приказом лейтенант создаёт море субординационных, и просто – человеческих, проблем миниатюрному доктору, который хоть и «занимался проблемой дольше и углубленней» маститых биологов-учёных, авторитетностью, да и просто – ростом, не вышел.