Цена счастья
Шрифт:
— Обеих. Обе они мертвы.
Смерть, смерть, смерть! Эмма попыталась быть приветливой и по мере сил терпимой в общении с почтенной экономкой, у которой, по всей видимости, не все в порядке с психикой.
— Я миссис Барнаби Корт, — представилась Эмма. — Мы приехали сюда с детьми.
— А-а, новая жена! — Пожилая леди подошла поближе, чтобы рассмотреть Эмму, которая увидела, что экономка почти слепа. — Что ж, — проговорила она после небольшой паузы, — на этот раз Барнаби сделал далеко не удачный выбор. Вы не слишком красивы, не так ли?
— Вы правы, — подавив обиду, кротко согласилась Эмма.
— Странно, — пробормотала миссис Фейтфул. — Он всегда предпочитал красоток.
— Мне не нравится этот не совсем тактичный разговор, миссис Фейтфул.
— Неудивительно! — Взгляд экономки остановился на жене Барнаби. Старуха сочувственно кивала своей змеиной головкой.
Казалось, то прискорбное, по ее мнению, обстоятельство, что Эмма не обладала ослепительной красотой, смягчило сердце миссис Фейтфул, и она почти добродушно изрекла:
— Вам нечего делать на кухне, мадам. Ангелина помоет посуду, когда придет завтра утром. Не беспокойтесь об этом. Так вы рыжая, я не ошиблась? Это что-то новенькое во вкусах мистера Барнаби.
Эмма недоуменно смотрела на пожилую женщину. Миссис Фейтфул широко раскрыла свой плотно сжатый маленький рот и засмеялась сухим, трескучим смехом.
— Да, дом оживает, когда сюда наведывается Барнаби. Теперь у нас будет еще и новая гувернантка, не так ли? Хорошо, хорошо, я скажу мистеру Дадли и мистеру Руперту, что их ждут большие перемены.
Да, нас ждут большие перемены, думала Эмма, сидя в спальне возле угасавшего камина. Завтра она позвонит тете Деб и сообщит ей, что, вместо того чтобы поехать в Испанию или спокойно провести медовый месяц в Лондоне, она оказалась в Кортландсе, родовом имении семейства, о котором почти ничего не знает.
Тетя Деб была совершенно права, когда советовала Эмме не доверять слепо Барнаби. Она вспомнила, как обтекаемо он поведал ей свою биографию, давая интервью. Конечно, она догадывалась, что он любил женщин. Но что в этом дурного? Ей, напротив, импонируют «слабости» Барнаби, они лишь свидетельствуют о том, что у него горячее, пылкое сердце, и для Эммы дело чести — удержать столь темпераментного мужа. Ей безразлично его прошлое. Даже исчезнувшая хорошенькая Сильвия осталась за кадром, и Эмме нет до нее никакого дела…
— Ты разговаривала сама с собой? — удивился Барнаби. — А я думал, что эта странная манера свойственна только уважаемой миссис Фейтфул.
— А она разговаривает вслух? И за глаза говорит то же самое?
— То же самое? Что ты имеешь в виду?
— Эта искренняя, правдивая и доброжелательная особа в пух и прах раскритиковала твою жену.
Поведение экономки позабавило Барнаби.
— Так ты пришлась ей не по вкусу, любовь моя?
— Я не произвожу впечатления красивой и эффектной женщины. Она убеждена, что ты совершил досадный промах, женившись на мне.
— Я не согласен с таким знатоком женской красоты, как миссис Фейтфул. А что еще сказала тебе эта фурия?
Эмме показалось, что Барнаби чем-то встревожен.
— Что ты любишь хорошеньких девушек. Красоток, как она выразилась.
— Так оно и есть, и пусть бог их благословит. — Барнаби добродушно улыбнулся. — Но из этого, однако, не следует, что я хочу жениться на всех этих красотках.
— Надеюсь, что так, — промолвила Эмма, думая о Сильвии, которая отчего-то плакала, а потом сбежала, хотя Барнаби и поцеловал ее.
— Миссис Фейтфул постоянно сравнивает меня с Дадли, который обладает врожденным иммунитетом против хорошеньких девушек, и сравнение оказывается не в мою пользу. Впрочем, мой брат вообще не испытывает теплых чувств к прекрасному полу. За исключением самой миссис Фейтфул, а она, как ты понимаешь, особа среднего рода.
— Барнаби, почему ты сказал мне, что Жозефина никогда не была здесь? Дадли утверждает обратное.
— Она была здесь? Значит, я об этом не знаю.
— Барнаби, не говори глупости! Как это может быть, чтобы твоя жена… — Эмма замолкла на полуслове, обнаружив, что словосочетание «твоя жена» по отношению к другой женщине причиняет ей острую боль. Но она пересилила себя и закончила фразу: — …чтобы твоя жена была здесь, а ты об этом не знал?
— Жозефина могла побывать в Кортландсе после того, как мы расстались. По крайней мере, мне она ничего об этом не говорила. До развода она всегда отказывалась посещать наше родовое поместье. Она ненавидела деревню. Да, кажется, дети находились в Кортландсе, пока в Лондоне шел бракоразводный процесс.
— Какая неестественная семейная жизнь! — воскликнула Эмма.
— Полностью согласен. Я и сам говорил тебе, что, по существу, семьи-то и не было.
— Бедный, тебе, наверное, пришлось нелегко.
— К концу нашего брака мне стало легче. Мы больше не любили друг друга. Наше супружество явилось роковой ошибкой, вследствие которой больше всех пострадали ни в чем не повинные маленькие дети.
— Мы должны найти для них хорошенькую добрую гувернантку, — потребовала Эмма. — Дети обожают красивые лица.
Барнаби от удивления приподнял брови:
— Значит, ты после всех потрясений доверяешь мне?
— Нисколько. Убеждена: ты разобьешь мое сердце.
Барнаби нежно погладил Эмму по щеке:
— Я счастлив. Наконец-то твое бесконечно милое лицо всегда будет передо мной. Почему ты вздрогнула?
— Не знаю. Наверное, от ветра.
— Северный ветер обычно свирепствует в это время года. Но в постели очень тепло.
Эмма посмотрела на огромную кровать. В камине треснула головешка. По потолку плясали тени. Ей почему-то снова представился длинный ледяной нос прадедушки Корта.
— Девочки говорят, что им страшно по ночам.