Цена счастья
Шрифт:
— Правда? Кажется, иногда старый дом поскрипывает. Ты оставила им свет?
— Да, и я пыталась их успокоить. Дети слишком нервны. Кстати, почему сбежала та девушка, Сильвия?
Барнаби нагнулся, чтобы раздуть огонь в камине:
— Бог ее знает. Возможно, ей было здесь одиноко. Я не понимаю только одного — почему она не оставила записку. Уж эту-то малость она могла бы сделать!
— Дети говорят, что Сильвия была напугана.
Барнаби рассердился:
— Тогда почему она никому об этом не сказала? Если что-то произошло…
— А что могло произойти? — непроизвольно сорвалось у насторожившейся Эммы.
— Не имею об этом ни малейшего понятия; разве что ее мог смутить дом, поскрипывающий ночью под шквальными порывами ветра. Женщины вообще легко впадают в истерику; кроме того, им свойственны и другие странности. Посмотри на миссис Фейтфул: она разговаривает сама с собой, сколько я ее помню. Или возьмем… — Он вдруг замолчал.
— Что ты хотел сказать?
— Неважно. Забудь об этом.
— … или возьмем Жозефину? — невозмутимо продолжила фразу мужа Эмма, и утонченное лицо красавицы-брюнетки снова возникло перед ее мысленным взором. — Барнаби, почему Мегги говорит, что Жозефина мертва?
— Мертва? — Теперь муж слушал ее очень внимательно.
— Она, так или иначе, лелеяла эту дикую мысль весь день. И довела себя, а особенно свою сестру до полуобморочного состояния.
— Это чудовищный бред! — вознегодовал Барнаби. — Мегги заядлая сочинительница. То, что мать не забрала их из школы, дало простор ее богатому воображению. Ей бы писать романы ужасов в стиле мадам Радклиф!
— А почему все-таки Жозефина не забрала их из школы?
— Дорогая, если бы я мог связаться с ней, я бы это сделал. Но ни посыльные с телеграммами, ни даже почтальоны не способны достигнуть верховьев Амазонки.
— Почему она не написала детям хоть несколько строк?
— Жозефина не охотница писать письма, даже если бы она и смогла добраться до почтового отделения. Ее излюбленное средство связи — телефон; но пока нет возможности звонить с другого конца Земли.
— Я считаю ее поведение непростительным для матери двоих детей! — разгневалась Эмма. — Она великая грешница.
— Согласен. Но ты не знаешь Жозефину. Она никому не желает зла. Просто эгоцентрична до мозга костей. Жить для нее — значит испытывать постоянное наслаждение. Она типичная гедонистка. У нее очередной любовник, и Жозефина во власти нового захватывающего приключения. В таких случаях она теряет представление о времени.
— Значит, Мегги сочинила легенду о смерти Жозефины, чтобы скрыть свои истинные чувства: обиду, оскорбленную гордость, наконец, тоску по материнской любви.
— Бесспорно. Я думал, что ты давно об этом догадалась.
— Бедняжка! — В глазах Эммы стояли слезы
— Моя дорогая, если тебе удастся смягчить ожесточенное сердечко Мегги, это будет настоящим чудом.
Эмма неуверенно покачала головой:
— Мне кажется, именно Мегги была причиной того, что Сильвия сбежала.
— Я склоняюсь к той же мысли, дорогая.
— Тогда, бога ради, предупреди гувернантку, что Мегги трудный, необычный ребенок. Если она будет предупреждена…
Барнаби обнял жену:
— Ну что, призраки исчезли, моя милая?
— Как ты узнал, что здесь были… призраки?
Он склонился лицом к ее мягким пушистым волосам, и угнетающий стон ветра прекратился.
— Почему мы тратим столько времени на разговоры?..
Глава 6
Мисс Джеймс с большим сомнением смотрела на девушку, сидевшую по ту сторону ее стола. Правда, мистер Корт ясно сказал: «Больше не присылайте мне привлекательных блондинок. На них нельзя положиться». Но эта девушка представляла собой другую крайность. Претендентку нельзя было сравнить даже с увертливой мышкой. Скорее она напоминала маленького тощего терьера, трепетно желавшего услужить хозяину, забитого щенка, который был плохо обучен, но пытался снискать расположение хозяина безмерной преданностью и был готов терпеть пинки и зуботычины.
— Вы не возражаете, если вам придется поехать в деревню, мисс Пиннер? — спросила мисс Джеймс. Луиза Пиннер. Ну и имечко. Любая другая на ее месте, имея такую фамилию, отсекла бы от имени букву «а». Но только не это забитое существо. Она сохранила имя, данное ей при крещении: то ли из религиозных соображений, то ли просто не задумываясь о благозвучии имени и фамилии.
— Ни в коей мере. Я люблю деревню. — Девушка была в восторге. — Сказать по правде, я устала от жизни в Лондоне. Здесь не удается ни подышать полной грудью, ни хоть немного поправиться.
Да, поправиться ей бы не мешало, подумала мисс Джеймс, глядя на ее впалую грудь. Мистер Корт не сможет упрекнуть ее в том, что она прислала ему слишком привлекательную особу.
Привлекательную для кого?
Сильвия Лестер поступила скверно, сбежав незаметно, без всяких объяснений. Мисс Джеймс очень сердилась, когда рекомендованные ею девушки подводили ее; она тут же вычеркивала их из своих гроссбухов. Но крайне удивительно было то, что она так и не узнала причину, которая заставила Сильвию, хорошо зарекомендовавшую себя, предать мисс Джеймс, точнее, повредить ее безупречной репутации. От Сильвии пришло только одно загадочное письмо, и то вначале, после первой недели службы в Кортландсе. Собственно говоря, загадочным было не письмо, в котором девушка уточняла вопрос о вознаграждении, а постскриптум к нему, содержащий таинственную фразу: «Здесь водятся волки!» И это все.
Припомнив это взволновавшее ее сообщение Сильвии, мисс Джеймс снова с сомнением посмотрела на Луизу Пиннер. Но о чем тут было беспокоиться? Самые лютые волки, если таковые обитали в Кортландсе или его окрестностях, не польстятся на эту замухрышку. Так что нападение хищников Луизе не грозит.
— Ваша миссия состоит в том, чтобы присмотреть за восьмилетними девочками-близнецами во время их школьных каникул, — объяснила мисс Джеймс. — Им не надо давать уроков, но девочки обязательно должны быть заняты чем-нибудь полезным. Вы будете ходить с ними на экскурсии, следить, чтобы они были сыты и одеты и чувствовали себя в безопасности.