Цена страсти
Шрифт:
– А знаете, я скажу, чего мне хочется. Очень хочется. Может, это прозвучит по-детски, но это моё самое горячее желание. Я мечтаю, чтобы вас посадили.
Шубин стиснул челюсти, взгляд сделался колючим, но я по инерции продолжала:
– Мечтаю, чтобы у вас отобрали всё, что вы награбили. И посадили надолго, а лучше навсегда. И я костьми лягу, чтобы это случилось.
Шубин вновь посмотрел на Миллера выжидающе, я напряглась ещё больше, но тот опять не отозвался. Тогда Шубин процедил зло:
– Ляжешь, ляжешь, уж будь уверена. Ты даже не представляешь, до чего
Боковым зрением я уловила справа какое-то движение, услышала резкий хруст и непроизвольно среагировала: повернулась к Миллеру и… оцепенела. Его профиль оказался до боли знакомым. И этот косой шрам под скулой…
Взволнованная я туго соображала, но меня уже охватило предчувствие неумолимо надвигающегося шторма.
Миллер закрыл папку, разжал крепко стиснутый кулак, и на стол упали два обломка карандаша – вот, значит, откуда хруст. А потом он медленно повернул голову ко мне, и сердце моё остановилось…
Дёрнувшись, словно от разряда тока, оно сжалось в тугой болезненный узел, застыло на несколько бесконечных секунд, а затем заколотилось в рёбра как безумное. Шубин что-то ещё говорил, но я не разбирала слов. Он, да и вообще всё вокруг, как будто померкло и перестало существовать.
Я и правда окаменела, глядя в сумеречно-тёмные глаза Олега…
Я не могла пошевелить даже пальцем, хотя внутри меня бушевала стихия. Кровь сделалась такой горячей, словно по венам струилась раскалённая лава. Слова и звуки застряли в горле. Да что там – я вдохнуть не могла. Целую вечность, казалось, я смотрела на Олега во все глаза и не могла поверить.
Но потом шквалом обрушились мысли, разрывая голову. Боже мой! Это он! Он! Но как он здесь…?
И тут меня словно ледяной водой окатило. Олег Владимирович Миллер, говорили в машине.
Выходит, Олег и есть Миллер?!
Нет, не может быть, это абсурд просто! Тот благородный, смелый мальчик не может быть жестоким и бездушным Миллером. Но это точно Олег. Ни малейших сомнений. За семь минувших лет он почти не изменился. Только лицо стало ещё более мужественным и жёстким.
Он меня тоже узнал, хотя не проронил ни звука. Но и без всяких слов я видела по тяжёлому неотрывному взгляду, по тому, что кипело в тёмной глубине его глаз – узнал.
– Мария Алексеевна, вы меня слышите? – кажется, не в первый раз повторил Шубин. Но я была полностью дезориентирована. Я уже не чувствовала ни страха, ни паники, вообще ничего, кроме сильнейшего потрясения.
Потом Олег нахмурился и отвёл наконец взгляд. Я тоже повернулась к Шубину, но едва его понимала. Сознание медленно и верно ускользало от меня. Неудивительно – после всего...
Я смежила веки, сделала несколько глубоких вдохов, изо всех сил пытаясь отогнать обморочную слабость. Услышала, как Олег поднялся, отошёл куда-то, но из комнаты не выходил, затем совсем рядом что-то тихо стукнуло.
Открыла глаза – на столе передо мной стоял стакан воды. Я помешкала – не хотелось показывать свою слабость, но если упаду в обморок, это будет
Я взяла стакан, с досадой заметив, как предательски дрожит рука. Выпила – и правда, полегчало. Душная пелена отступила.
– Вы подумайте над моими словами, если вы, конечно, себе не враг.
Поняв, что «беседа» закончена и меня отпускают, я пулей вылетела из кабинета Шубина, стараясь больше не смотреть на Олега.
За дверью меня поджидал молодой, которого Шубин называл Иваном. Он проводил меня в холл, где тот, кто обыскивал меня вначале, вернул мои вещи. Причём в сумке явно рылись – замок был застёгнут не до конца и в прореху виднелась блузка, сунутая комом. Сволочи! Гады! Но я так хотела поскорее убраться отсюда, что осмелилась лишь взглядом выказать своё к ним презрение.
Этот Иван только мерзко ухмыльнулся в ответ.
Я взяла сумку, но она показалась ощутимо легче, чем была.
– Ноутбук твой мы позаимствовали, ты же не против? – всё с той же гадкой ухмылкой сообщил Иван и второй, тот что обыскивал меня, тоже хмыкнул.
– Разумеется, против! – выпалила я.
– Ну, значит, тебе придётся как-то с этим жить.
Теперь они оба захохотали, откровенно потешаясь над моей беспомощностью. Потом Иван распахнул входную дверь и кивком указал на улицу, мол, иди уже отсюда.
На крыльце курил тот самый водитель, что привёз нас сюда. Иван его окрикнул:
– Гарик, отвези назад эту бабу.
– Она тебе не баба, – услышала я за спиной голос Олега, и плечи подёрнуло мурашками.
Оказывается, до сих пор помню его голос, низкий, с лёгкой хрипотцой. Я тотчас снова напряглась, борясь с искушением оглянуться.
А вот Иван, да и второй парень моментально вытянулись в струнку. От мерзких ухмылок и следа не осталось.
– Извините, – выдавил он, затравленно глядя мне за спину.
Я стремительно вылетела на улицу, помчалась прочь от дома, чувствуя на себе пристальный взгляд. Если бы мы так далеко не уехали за город, даже нет, не так, если б я хотя бы знала, где нахожусь, то лучше вызвала бы такси или поймала попутку. Но нас стеной окружал непроглядный лес, так что я наступила на горло своей гордости и села в их машину.
Только мы выехали на трассу, и меня прорвало. Горло перехватило спазмом. Горючие слёзы, застилая глаза, струились по щекам. Я не успевала утирать их ладонями, то и дело шмыгая носом. Закусила нижнюю губу, чтобы сдерживать всхлипы. И плакала я вовсе не от страха – страх поблек, я его почти не чувствовала больше.
Я лила слёзы по своей юности, по глупой мечте, по светлому образу, который, видимо, сама себе придумала. Пусть я стыдилась той ночи, тая её от всех, но если уж быть до конца честной, то вспоминала о ней с щемящей грустью и упоением. С грустью – поскольку жалела о том, что у нас не сложилось, хотя могло, очень даже могло. Я это чувствовала! И винила себя столько раз за то, что малодушно сбежала. А с упоением – потому что ни до, ни после я больше ничего подобного не испытывала. Такого шквала эмоций, такой испепеляющей страсти, такого затмевающего разум острого наслаждения.