Цена весны
Шрифт:
Ему выделили комнаты, отделанные бледным камнем, со сводчатым потолком, выложенным плитками цвета индиго и серебра. Тысяча свечей заставили воздух сиять и наполнили его запахом горячего воска и благовоний. Он подумал, что в этой комнате почти невозможно удержать тепло. Даната, Аны и стражников не было видно. Он сел на длинную и узкую кушетку, надеясь, что Данат сумеет выбраться в город и провести хоть какие-нибудь поиски.
Когда пришел слуга и объявил, что Сиан Нойгу просит аудиенцию, Ота едва не отказал ей, но в последнее мгновение сообразил, что под этим именем путешествовала Идаан. Сердце стучало, пока его вели в комнату поменьше из резного гранита, отделанного золотом. Сестра сидела между маленьким фонтаном и затененный нишей. Бесцветный плащ был надет на серое платье, сапоги стали мягкими от долгой носки, по тыльной стороне ладони шла длинная царапина, темно-красная от старой крови и струпьев.
Слуга сделал знак подчинения и вышел. Ота принял позу приветствия близкого родственника, и Идаан наклонила голову на бок, как собака, услышавшая незнакомый звук.
— Я собиралась поговорить с тобой, когда ты въезжал в город. Я и не знала, что ты устроишь праздник.
— Не я, — ответил Ота, садясь рядом с ней. Фонтан клокотал и бормотал. — Похоже больше мне не удастся ехать скрытно.
— Так же тихо, как обвал в горах, — согласилась Идаан. — Но в этом есть и кое-что хорошее. Чем громче ты, чем меньше людей глядят на меня.
— Ты что-нибудь нашла? — спросил Ота.
— Да, — ответила Идаан.
— И что ты узнала?
Из темной ниши рядом с Идаан послышался другой голос. Женский голос.
— Все, — сказал он.
Ота встал. Из ниши появилась женщина, еще молодая, не больше сорока зим; седина только начала пробиваться в ее волосы. На ней была такая же простая одежда, как на Идаан, но она держалась со смесью злой гордости и хорошо знакомой Оте неуверенности. Зрачки были серыми и безжизненными, но глаза миндалевидными, значит она житель Империи. Да, она тоже жертва нового поэта, но не из Гальта.
— Идаан-тя знает все, — опять сказала слепая, — потому что я рассказала ей.
Идаан взяла руку женщины и встала. Потом заговорила, обращаясь к незнакомой женщине.
— Это мой брат, император, — сказала Идаан, потом повернулась к нему: — Ота-тя, это Ашти Бег.
Глава 20
Когда раньше Маати думал о смерти, он в первую очередь вспоминал, что еще не сделал. До смерти он должен освоить грамматику Дай-кво, опять найти сына или, самое последнее, исправить ошибки со Стерильной. Сам по себе конец никогда не привлекал его внимания. Умереть — все равно, что закончить забег. Сделать это, это и еще это, а потом смерть, как отдых в конце долгого дня.
После заявления Эи его точка зрения изменилась. Никакой список достижений не может затмить перспективу собственного исчезновения. Маати обнаружил, что смотрит на тыльную сторону ладоней, на треснувшую кожу и темные старческие пятна. Он стал понимать время по-другому, не так, как раньше. Он еще увидит несколько дней, несколько ночей… и больше ничего. Это всегда было правдой. Он, не больше и не меньше, смертный, потому что кровь замедляется. Все, что родилось, умрет. Он это знал. Только не очень понимал. Теперь все изменилось.
И не изменилось ничего. Они путешествовали медленно, держась малоизвестных дорог, подальше от предместий побольше. Часто Эя командовала остановку на отдых, когда солнце было еще на пять ладоней над горизонтом, потому что видела подходящий постоялый двор или ферму, готовую принять их на ночь. Мысль о том, что Маати может поспать в холоде на открытом воздухе, даже не приходила ей в голову.
На третий день Эя рассталась с группой и вернулась на пятый с мешочком по-настоящему неприятных трав. Теперь Маати приходилось дважды в день пить пиалу горького чая. Раз за разом ему измеряли пульс, нюхали дыхание, сжимали кончики пальцев, проверяли и оценивали цвет глаз. Его это смущало.
Странно, но, несмотря на все его страхи и опасения Эи, он чувствовал себя замечательно. Да, он страдал одышкой, но не более сильной, чем за все эти годы. Он уставал не больше чем обычно, но сейчас шесть пар глаз обращались на него, стоило ему закряхтеть. Он не обращал внимание на беспокойство, когда видел его в остальных, однако чувствовал его в себе.
Он ожидал, что два чувства уравновесят друг друга: презрительное отрицание любой заботы о нем и предчувствие смерти. Он не понимал, как может обладать ими одновременно, и, все-таки, обладал. Словно в нем было два сознания, два Маати Ваупатая, каждый с собственными мыслями и опасениями, и они бескомпромиссно воевали между собой.
По большей части Маати удавалось не обращать внимание на этот маленький разлад с самим собой. Каждое утро он вставал вместе с остальными, ел переваренные яйца или вчерашнее мясо, которые предлагал хозяин постоялого двора, давился чаем Эи и дальше все шло, как обычно. Они ехали через хрустящую осень, пахнувшую новой землей и гниющими листьями. Снег, мучивший их в школе, лежал в предгорьях и на невысоких перевалах, которые отделяли западные равнины Патая от речных долин востока, но редко бывал глубже трех пальцев. Во многих местах солнце еще было достаточно ярким, не давая бледным цветам рассвета стать тусклыми и мрачными.
Учитывая слухи, что Ота лично отправился на охоту, они старались поддерживать равновесие между маленьким, редко используемыми дорогами и теми, которые были пошире и лучше содержались. Так далеко от больших городов, портов и торговых центров не было видно ни одного иностранного лица. Никто из пригоршни отчаянных западных женщин не приехал сюда, чтобы попытаться найти в Хайеме мужа и лучшую жизни. Да и не было здесь лучшей жизни. В отсутствие детей и младенцев казалось, что предместья мучит медленная чума. Но это был только мир. И он больше не волновал Маати. Еще одно путешествие в жизни, которая была сшита из пройденных расстояний. За исключением сверхвнимательного отношения со стороны попутчиков, не было оснований думать о смерти; он никак не мог считать, что маленькие обязанности и дорожные шуточки могут быть последними в жизни.
Через несколько дней, на полдороге между школой и рекой Киит, Эя, не имея такого намерения, задала вопрос.
Они остановились на постоялом дворе рядом с обширным озером. Широкий деревянный помост нависал над водой, ветер гнал маленькие волны к его сваям. Стайка журавлей плавала и перекрикивалась на дальнем берегу. Маати сидел на трехногом стуле, накинув на плечи дорожный плащ. Он глядел на волнующуюся воду, серо-зеленые деревья и туманное белое небо. За собой он слышал Эю, ее голос долетал из главного здания постоялого двора, как из другого мира. Когда она вышла, он услышал шаги и шлепанье кожаной сумки целителя по бедру. Она остановилась за ним.