Цена жизни
Шрифт:
Вайнштейн сбежал, и скрывался у индиго. Коцюба попал в плен, и сидел в подвале Форта. Ходили слухи, что он тяжело ранен в голову. Остальных, кто с ним был, убили. Убили и всех домочадцев Стаса. Официальная версия гласила, что бандит и убийца Коцюба устроил заговор с целью захвата власти в Республике. Комитет мог ему помешать, поэтому он подложил бомбу на заседание Комитета, и подстроил все так, чтобы подумали на кристально честного человека — Профессора. Затем он с подельниками напал на беззащитную Семью Стаса, который громче всех возражал против проводимой Коцюбой политики террора. Коцюба убил его, и всех домочадцев. Он убил бы еще многих,
Грин съездил на старую базу, где еще оставались припасы. Он открыл один из тайников и набрал антибиотиков. Грин не соврал отцу — лекарства были нудны для раненого Эли. В день, когда на Поселок напали, он напал на гвардейцев с ножом. Огнестрельного оружия ему не давали, потому что он пьянствовал уже целый год практически без перерыва. В нем что-то надломилось, он почти перестал разговаривать, и опустился до невозможности. Все попытки Марины и Коцюбы привести его в чувство были бесполезны. Эли понемногу терял человеческий облик. Гвардейцы прострелили ему обе ноги, и бросили на улице. Истекая кровью, он каким-то чудом дополз до дома. Теперь он лежал в постели, и понемногу отходил от запоя. Алина говорила, что ходить он сможет не скоро.
Дождь барабанил по крыше автобусной остановки, и скатывался по стенкам вниз. Грин сидел на скамейке. Рядом с ним, закутавшись в потертую плащ-палатку, сгорбившись сидел Вайнштейн. Больше никого вокруг не было. Близость Города гарантировала, что случайных прохожих тут не будет.
— Да, дела… — невесело подытожил Вайнштейн, выслушав рассказ Грина о встрече с отцом. — Напрасно он боится. Я не буду ничего устраивать. Ты передай отцу, что я не буду мутить воду.
— Почему? — спросил Грин.
— Потому что это бессмысленно. Борьба проиграна, и это всем понятно. Поэтому нет никакого подполья, и не будет никакого сопротивления.
— Вайнштейн, нельзя же так просто взять и сдаться!? — подскочил Грин.
— Дело в том, что мы уже сдались, — вздохнул Вайнштейн. — Ты кого-то рядом со мной видишь? Нет? Вот и я не вижу. Никто не пришел, понимаешь, никто! У людей семьи, дети. Всем жить хочется… Чмулики победили, Грин. Даже те, кто был с нами, оказались чмуликами. Никто больше не хочет рисковать жизнью за идею.
— Мы будем драться!
— Кто это — мы?
— Я и остальные ребята! — сверкнул глазами Грин.
— Эх, молодежь… Сколько вас? Можешь не говорить, я и так знаю. Десятка два-три. Да у Барзеля больше танков, чем у вас людей.
— И что? Все равно мы будем драться!
— Да, и подставите других. Ну, устроите вы им диверсию-другую, и что? Вас вычислят и поймают, и закрутят гайки всем. Из-за вас, юных партизан, пострадают другие люди. Ты готов на это пойти?
— Гайки уже и так закручены! — вспылил Грин. — Документы проверяют, чтобы выехать из Поселка пропуск нужен. Людей избивают ни за что. И, кроме того, Вайнштейн, они убили наших! Твоих друзей, Вайнштейн! Ты чего?
— Положим, если все будет тихо, то пропускной режим отменят. Ты что, не понял, о чем говорил твой отец? Им нужно спокойствие. И они его получат. Вопрос только в цене. А насчет того, что они убили моих друзей… Подставив под удар еще кого-то, я их не верну. Вырастешь — поймешь.
— А Коцюба? Они же убьют его! — Грин ожидал от Вайнштейна другой реакции, и впал в отчаяние.
— Коцюба… — вздохнул Вайнштейн. — Надо попробовать договориться, чтобы его отпустили. Я попрошу индиго, может, они смогут замолвить за него словечко. У них есть… возможности.
— Да, Вайнштейн, понятно все с тобой, — Грин повернулся к Вайнштейну спиной, и стал у края навеса. Капли дождя тут же заставили его зажмуриться. Стена дождя точно отрезала остановку от окружающего мира, превратила в островок.
— Что же со мной ясно? — спокойно спросил Вайнштейн. Грин повернулся к Вайнштейну, и посмотрел ему в лицо. Он ожидал увидеть в глазах Вайнштейна страх, растерянность, а увидел — спокойствие. Глаза за толстыми линзами излучали уверенность.
— А то, что ты сдался, — бросил Грин, понимая, что это не так. — Они не отпустят Коцюбу. Он — не ты, он им прощать не будет. Он будет биться до конца, мстить за наших. И я тоже буду!
— Молодой ты и глупый, — вздохнул Вайнштейн. — Но, может быть, ты и прав. Может быть, именно за такими, как вы, будущее. Но я тебя очень прошу, — в голосе Вайнштейна прозвучали умоляющие нотки. — Будь осторожнее. Думай, прежде чем что-то сделать. Обещай мне это.
— Обещаю, — кивнул Грин. — А как бы поступил ты, Вайнштейн? Что бы ты сделал? Я тебя хорошо знаю, у тебя есть план.
— Так ведь ты же меня, глупого старика, все равно не послушаешь, — покачал головой Вайнштейн.
— Может, и послушаю, — ответил Грин. — Ты расскажи.
Вайнштейн говорил долго. Грин слушал, и ловил себя на мысли, что он, Грин, в сущности, совсем еще пацан, неразумный и неопытный. Вайнштейн говорил веско, и убедительно. Грин, чтобы не полагаться, на память, почти сразу стал записывать.
— Дельно, — заметил Грин, когда Вайнштейн закончил. — Мы это обмозгуем. Есть еще кое-что, Вайнштейн.
— Да?
— С Эли плохо. Раны не заживают. Эта… как ее, — Грин щелкнул пальцами, пытаясь вспомнить термин. — Клостридиальная инфекция.
— М?
— Гангрена. Вместе с пулями в раны попали клочья одежды. Если эти лекарства не помогут, он умрет. Ты можешь попросить индиго помочь? Ты же у них живешь.
— Индиго не хотят больше в Поселок ходить. Говорят, что там теперь Зло, — вздохнул Вайнштейн. — Опасно это. Люди Барзеля ищут подходы к индиго. Шпионы так и шныряют, хорошо, что их не вдруг найдешь.