Ценой потери
Шрифт:
Настоятель уже пробирался к железной лестнице возле машинного отделения, толкаясь среди женщин и коз и среди кухонных горшков, которыми был уставлен понтон.
— Что вы там говорили про большой мир? — спросил Куэрри. — Может быть, на самом деле… — И он запнулся, глядя на свою прежнюю каюту, где сейчас ветерок с реки колебал пламя свечки.
— Я пошутил, — ответил Колэн. — Вы сами посудите, похоже это на большой мир?
Ночь, которая наступает в Африке мгновенно, будто стерла баржу, оставив от нее только свечку в епископской каюте, калильную лампу в салоне, где
— Пошли, — сказал Куэрри.
На верху лестницы их встретил капитан. Он сказал:
— А вы все еще здесь, Куэрри? Рад вас видеть.
Капитан говорил полушепотом, будто по секрету. В салоне их ожидали раскупоренные бутылки пива. Капитан притворил за собой дверь и впервые заговорил во весь голос. Он сказал:
— Пейте скорей, доктор Колэн. Там вас ждет пациент.
— Кто-нибудь из команды?
— Нет, не из команды, — сказал капитан, поднимая стакан с пивом. — Настоящий пассажир. За два года у меня было только два настоящих пассажира: первый — мосье Куэрри, а теперь еще вот этот. Платный пассажир, не миссионер.
— Кто же это такой?
— Он пожаловал к нам из большого мира, — сказал капитан, как эхо подхватив фразу Колэна. — Намучился я с ним. По-фламандски не говорит, по-французски еле-еле, а уж когда заболел, совсем беда. Я очень рад, что мы приехали, — добавил он и замолчал, то есть перешел в более привычное для него состояние.
— Зачем он сюда явился? — спросил настоятель.
— А я почем знаю. Вы же слышали — по-французски он не говорит.
— Врач?
— Безусловно нет. Врач никогда бы так не перепугался из-за легкого приступа лихорадки.
— Пойти, что ли, сейчас его посмотреть? — сказал Колэн. — На каком же языке он говорит?
— На английском. Я попробовал перейти на латынь, — сказал капитан. — Даже на греческий, но ничего из этого не получилось.
— Я знаю английский, — нехотя проговорил Куэрри.
— Приступ сильный? — спросил Колэн.
— Сегодня самый тяжелый день. Завтра будет полегче. Я сказал: «Finitum est», но он, видимо, понял так, что ему самому конец.
— Где вы его подобрали?
— В Люке. За него кто-то похлопотал у епископа, кажется, Рикэр. Он опоздал на пароход ОТРАКО.
Колэн и Куэрри пошли по узкой палубе к епископской каюте. С кормы свисал бесформенный спасательный круг, похожий на сушеного угря, почти над самой водой окутанная паром душевая кабина, уборная с дверью на одной петле, тут же кухонный стол и клетка, где в темноте похрустывали два кролика. Ничто здесь не изменилось — за исключением, надо полагать, кроликов. Колэн распахнул дверь каюты, и на Куэрри глянула фотография укутанной в снега церкви, но в смятой постели, которая, как ему почему-то показалось, должна была все еще хранить отпечаток его тела, точно на заячьей лежке, он увидел очень толстого голого человека. Человек лежал навзничь, на шее у него собрались три складки, и пот, скапливаясь в бороздках между ними, стекал ему под голову, на подушку.
— Придется, видно, перевести его на берег, —
На столе рядом с кроватью стояла фотокамера «роллефлекс» и портативная машинка «ремингтон», а в нее был заложен лист бумаги, на котором пассажир успел напечатать несколько слов. Куэрри поднес свечу поближе и прочел по-английски: «вековые леса хмуро насупившись стоят вдоль берегов реки так же как они стояли когда Стэнли [31] и его небольшой отряд». Фраза сошла на нет без знаков препинания. Колэн взял больного за кисть и пощупал ему пульс. Он сказал:
31
СтэнлиГенри Мортон, настоящее имя и фамилия Джон Роулендс (1841–1904) — английский журналист, исследователь Африки; находясь одно время на службе у бельгийского короля, участвовал в захвате бассейна реки Конго.
— Капитан прав. Через два-три дня будет на ногах. Спит, значит, приступ идет к концу.
— Тогда почему не оставить его здесь? — сказал Куэрри.
— Вы знаете, кто это?
— Первый раз его вижу.
— Что-то у вас голос какой-то испуганный, — сказал Колэн. — Отправить его в обратный рейс все-таки нельзя, ведь проезд сюда он оплатил.
Как только доктор отпустил руку больного, он проснулся и спросил по-английски:
— Вы доктор?
— Да. Я доктор Колэн.
— Я Паркинсон, — значительно произнес больной, точно он был единственный оставшийся в живых представитель целого племени Паркинсонов. — Я умираю?
— Ему хочется знать, умирает ли он, — перевел Куэрри.
Колэн сказал:
— Через два-три дня будете здоровы.
— Жарища какая, черт бы ее подрал, — сказал Паркинсон. Он взглянул на Куэрри. — Слава Богу, хоть один говорит по-английски. — Потом посмотрел на свой «ремингтон» и сказал: — Могила белого человека.
— Вы не сильны в географии. Это не Западная Африка. — Куэрри поправил его сухим и недружелюбным тоном.
— А тамвсе равно ни черта, ни дьявола в этом не смыслят, — сказал Паркинсон.
— И Стэнли никогда здесь не был, — продолжал Куэрри, не пытаясь скрыть свою неприязнь.
— Нет был. Ведь эта река — Конго?
— Нет. С Конго вы расстались неделю назад, когда отплыли из Люка.
Паркинсон снова повторил свою непонятную фразу.
— Тамвсе равно в этом ни черта, ни дьявола не смыслят. У меня голова разламывается.
— Он жалуется на головную боль, — сказал Куэрри доктору.
— Переведите: когда его снесут на берег, я ему что-нибудь дам. Узнайте, дойдет ли он сам до миссии? Это же немыслимо — тащить такую тяжесть!
— Сам? — крикнул Паркинсон. Он повернул к ним голову, и пот с шеи вылился по желобкам на подушку. — Вы что, убить меня хотите? Прелестная статейка получится, только не мне ее придется читать. Паркинсона приняла та же земля, по которой Стэнли…