Центр силы
Шрифт:
А потом резко нагнулся к ней и начал орать в лицо:
— Ты будешь сидеть на деревянном колу и сама себя удовлетворять, пока не сдохнешь!!! Сраная сучка! Ты расскажешь мне всё! А потом будешь долго умирать! Я тебе вколю «лечилку» и посажу на кол, чтобы ты выла здесь сутки напролёт! День за днём! Чтобы чувствовала, как кол входит всё глубже и глубже! Чтобы поняла боль каждого парня и девчонки, которые могли погибнуть, потому что ты, тупая свинья, сп****ла огнестрел!!! Ты начнёшь гнить ещё живая! Ты будешь вонять, как тот хищник, и это будет твой настоящий запах, грязная падаль! Запах гнили и испражнений!
Витя отстранился и удовлетворённо оглядел результат своей больной фантазии. Аня выла, глядя невидящим взором в стену пещеры. На её штанах растекалось мокрое пятно, а в воздухе распространялся удушливый запах дерьма. И даже кол не понадобился.
— Ы-ы-ы-ы-ы… — выдавала прерывистые рыдания Аня, трясясь всем телом.
А ей вторил, тихо поскуливая, Павел с другой стороны столба.
Витя молчал долго. Он сидел и смотрел на пленников, окатывая их искренним презрением. Но, как оказалось, на этом силовик не остановился. И стоило взгляду Ани обрести осмысленное выражение, Витя продолжил.
Правда, совершенно спокойным голосом:
— Ты просто кусок тупого мяса… Ты вылезла за пределы Алтарного, забыв, что только там ты вообще кому-то нужна… Ты бесполезна… Никчёмна… Глупа… Самоуверенна… Слаба… — каждое слово силовик как будто выплёвывал. — Но я — не такой! И пока ты, проб… прошмандовка, не заставила меня и пальцем тебя тронуть, я готов тебя вернуть в Алтарное, к твоему надутому индюку-братику!.. Зассанную, засранную… Но живую!..
— Д-д-да!.. Д-д-д-да! Пожалуйста!… — девушка посмотрела на Витю, на нас и жалобно повторила: — П-п-пожалуйста!
Вот теперь она плакала. По-настоящему плакала. Ноги у неё конвульсивно подёргивались, рыдания рвались из груди наружу, а дыхание сбивалось. Всё тело трясло мелкой дрожью. Значит, всё-таки в первый раз была просто игра. Попытка продавить на жалость.
Но Витины аргументы и наши серьёзные морды оказались убедительны. Смогли всё-таки сломать эту железобетонную уверенность Синицы в своей важности и исключительности. Донести мысль, что в этом мире нет неприкосновенных лиц. Есть только тела, с которыми можно делать всё, что угодно — если очень нужно.
И пусть Витя оказался актёром гораздо лучшим, чем Аня… Но даже мысль о том, что подобное где-то может стать правдой, мне не нравилась! Вот совершенно серьёзно — не нравилась… А ведь всю нашу цивилизованность отделял от звериной жестокости предков один шаг! Одно-единственное осознание, что власти больше нет! Закона нет! И морали нет!
И там, где сделают этот шаг — разверзнется ад. Не огненная геенна, не холодные пучины пустоты, а боль и унижение слабых. Холодная жестокость тех, кто оказался сильнее. Презрение к тем, кто не может тебе ответить.
Умных и слабых втопчут в кровавую кашу под ногами. Умных и сильных прирежут во сне. А честных и благородных сожрут подлость и предательство. Самоуважение женщин, весёлый смех детей и ворчание стариков исчезнут, сменившись правом сильного и властью подлеца…
И можно будет забыть о восстановлении цивилизации. Наши дети родятся среди голодных племён кроманьонцев, закутанных в шкуры и кочующих по этому опасному миру в поисках добычи.
Пройдут десятки тысяч лет, прежде чем люди снова выстрадают свой первый закон. Закон, который ограничит нашу жестокость. Закон, который снова приоткроет дверцу к цивилизации и развитию. Это потом появятся первые философы, это потом защёлкают счёты первых математиков… Это потом закон позволит надменным физикам поучать всех вокруг, а зазнавшимся гуманитариям смеяться над обществом… Потом…
А сначала воцарится право силы. И каждый умник познает мрак отчаяния и боль поражения. Каждый слабак погрузится на самое дно никчёмности. А каждый силач узнает, какова на вкус подлость.
Я вдруг понял, что мы, люди — всего через шестьдесят дней, после того как оказались одни на незнакомой планете — остановились на краю. Дальше — только мрак дикости и холод ненависти. И не Витя сделает этот шаг…
Его сделают такие, как Павел и Аня. Сделают, смеясь над слабостью поверженных врагов, глумливо издеваясь над теми, кого победили, презрительно попинывая тех, кто остался без оружия. То, чем Витя сознательно пугал пленников, ломая их волю к сопротивлению — именно это Паши с Анями внесут в нашу жизнь. В своей глупости и эгоизме они откроют настоящий ящик Пандоры.
А потом волна, порождённая этим открытием, сожрёт и Аню с Павлом. Потому что те окажутся слишком слабыми, чтобы сопротивляться.
А Витя… Он умудрился вложить двум идиотам в головы одну простую мысль. Именно Алтарное, именно такие центры силы пока не дают людям переступить последнюю черту. И сделать шаг, после которого вся история начнётся заново.
Правда, лишь после очень долгой перезагрузки.
Глава 22. Определённо, теперь политико-криминальная
Дневник Листова И.А.
День шестьдесят первый. Выговор с объяснением…
— Так, красавчики… А теперь рассказывайте, что вы с девочкой сделали?! Вот прямо тут! — мэр нахмурился, глаза его метали молнии, а из ноздрей разве что пар не вырывался.
Но Кукушкин — это Кукушкин. Даже готовясь обрушить на нас с Витей громы и молнии, он придумал дурацкую легенду про инспекцию Большого Алтаря на скале. А чтобы никто не мешал, обеспечил полное исчезновение из окрестностей всех, у кого вообще есть уши.
— Вот те крест, Иваныч! Пальцем не тронули! — тут же ответил Витя. И даже крест предоставил.
Мэр перевёл суровый взгляд на меня. А я, поскольку крест дать толком не мог, по причине своей слабой веры (никто бы мне, обалдую, не поверил!), а зуб давать боялся (заберут быстрее, чем поймут свою ошибку!), решил отделаться почти правдой:
— Только красноречие, убедительные аргументы и море обаяния!
— Извини, Вано, а штаны она обосрала по какой из-за этих причин? Надеюсь, не из-за твоего моря обаяния? — чуть спокойнее спросил мэр. — А то смотри: как улыбнёшься, так и дам сразу в морду! Мне штаны пачкать нельзя, несолидно!