Центромурцы
Шрифт:
– Если вы заснете на ходу, Гришки, мы никогда не дойдем до вашей пристани.
– Дойдем!
Болотов поднял голову. Все можно вытерпеть, куда угодно дойти. Даже до нее. И никакой боров, никакой черт не помешает.
– Пропуск?
– спросил неожиданно часовой. Они дошли до угольной пристани.
6
– Финские белогвардейцы наступают на Печенгу, - говорил в телефоне голос генерала Завойского.
– Свободных сил у нас нет: старых пограничников и красногвардейцев Голицына пришлось отправить на поддержку
– И телефон резко щелкнул.
– Хорошо, мы обсудим этот вопрос, - ответил Плесецкий и тоже повесил трубку.
– Товарищи, - начал он, обращаясь к сидевшим за столом.
– Новости. Выдержав паузу, вдруг высоко поднял голову и заговорил:- Белые финны наступают на Печенгу. Белые финны творят волю своих немецких хозяев. Им нужна Печенга!
– Кому и на кой черт?
"Опять этот Гришка!" Плесецкий остановился и недовольно скосил глаза на Болотова. Болотов улыбался.
Он улыбался, стараясь быть таким же, как всегда, знакомым голосом стараясь говорить знакомые слова, но чувствуя, что ему не удается.
– Кому и на кой черт?
– с неподвижным лицом переспросил Мокшеев. Совершенно просто: финнам - выход к океану, немцам - база для лодок.
– Товарищи!
– снова заговорил Плесецкий.
– Все наши сухопутные силы заняты обороной Кандалакши, и в Печенгу посылать некого. Нам надо придумать какой-нибудь выход!
– Защищаться!
– неожиданно крикнул Мокшеев.- Защищаться надо, а не придумывать! Собирай отряд, Плесецкий.
– Не пойдут ребята, - вмешался Гречик, делегат транспортников.
– Должны пойти, - твердо выговорил Мокшеев.
– А не пойдут, - уперся Гречик.
Болотов продолжал улыбаться, и Плесецкому казалось, что вот-вот он одним словом вконец испортит дело.
От волнения Плесецкий даже высморкался, но, высморкавшись, не утерпел:
– Товарищ Болотов?
– Ладно, - ответил Болотов.
– Собирайте на "Аскольде" митинг. Я сам с ними пойду.
Записка, лежавшая в его кармане, гласила: "Жорж! Что вы наделали! Это несбыточно! Жорж, это немыслимо! Нет! Нет!"
С полуночи крейсер его величества "Кокрэн" разводил пары. Четыре вертикальных столба черного дыма неподвижно висели над его четырьмя трубами и расплывались отражением на гладкой воде.
Далеко за полночь на ничьим крейсере "Аскольд" шел митинг. Команда отказывалась воевать. Отказывалась, но с удовольствием слушала ораторов.
С какого-то времени митинги перестали быть делом. Теперь они стали развлечением - редким, но единственным. Ради них стоило не спать.
Смеялись, когда говорил Мокшеев, нелепыми вопросами старались затянуть игру, передавали друг другу огромный медный чайник с чуть теплым, слишком сладким чаем и пили прямо из его носика. Курили до одури, до темноты в батарейной палубе.
Под утро заговорил Болотов. Говорил с бешенством и напором, но сам скучал. Кончил:
– Я иду. Кто еще?
Неожиданно вызвались сорок три добровольца. Хуже Мурманска все равно не будет, а может, будет веселей. Кроме того, Болотов - свой.
В девять часов "Кокрэн" поднял шлюпки, провернул машины и семафором рапортовал адмиралу о своей пятнадцатиминутной готовности. В десять тридцать приняли отряд русских моряков, убрали трап, опробовали машинный телеграф и приготовились к съемке с якоря.
– Кто может их выстроить?
– спросил коммандер Скотт, старший офицер крейсера. Перед ним шевелилась непонятная куча разномастных людей и брезентовых чемоданов.
– Кто ими командует?
– удивился вахтенный начальник.
Командир отряда мичман Богоявленский, по прозвищу Сопля на цыпочках, растерянно рассматривал чистую палубу.
– Я, - не выдержал Болотов.
– Вы говорите по-английски?
– Иногда.
– Болотов был раздражен англичанами, Центромуром, Соплей и собственной глупостью - надо было просто ехать в Питер.
– Пожалуйста, отведите ваших людей в нос.
– Становись!
– скомандовал Болотов. Куча вдруг развернулась фронтом.
– Направо равняйсь! Смирно!
На "Аскольде" слова команды, вероятно, не имели бы такого действия, но Здесь чистая палуба призывала к дисциплине. Хорошо выравнивались. Даже слишком хорошо.
– Налево! Шагом марш!
В носовой палубе показали, где сложить чемоданы. Потом предложили помыться. От умывальников провели к подвесным столам, длинным и аккуратно уставленным едой.
Болотов, медленно прохаживаясь между столами, медленно думал, - есть он не мог.
Наверху трелью прокатилась боцманская дудка. Топот, тяжелый гром якорного каната,- очевидно, снимаются.
– Товарищ Болотов, - сказал толстый машинист Белуха.-Посмотри, какие помои дают заместо чая.
Болотов, не глядя, взял кружку и подошел к стоявшему в дверях вахтенному начальнику. Заговорил спокойно, почти тихо.
Англичанин слушал в любезном молчании. Дослушав, сказал:
– Это, конечно, плохой чай, но вполне приличный кофе.
Английские матросы засмеялись. Смеялись долго, весело, с перебоями, вроде заедающего пулемета. От этого смеха темнело в глазах и судорогой охватывало желание ударить *** так близко стоял розовощекий, вежливый лейтенант. Чтобы не видеть, чтобы удержаться, Болотов закрыл глаза.
– Русских офицеров просят пожаловать в кают-компанию, - сказал голос вахтенного начальника.
– Будьте нашими гостями.
– Благодарю, - ответил Болотов.
– Русским офицерам надлежит оставаться с русской командой.