Цену жизни спроси у смерти
Шрифт:
– Так мы это… – выдавил из себя он, но Громов только махнул рукой и направился к входу в гостиницу. Дожидаться от милиционера какого-либо толкового ответа было делом совершенно безнадежным. Лучше с дрессированным попкой общаться.
Поднявшись в лифте на четвертый этаж, Громов приблизился к столу дежурной и, не представившись, поздоровался. Небрежно взмахнув удостоверением, он предложил женщине пересесть на диван в небольшом затемненном холле с гигантским фикусом в протекающей кадке. Это была маленькая тактическая хитрость. Когда человек находится в непривычной для себя
– Ну что, гражданка Вербицкая? – значительно произнес Громов, прохаживаясь перед диваном. – Как идет торговля живым товаром?
– А? – челюсть дежурной отвисла.
– Поступил сигнал. – Из заднего кармана джинсов был извлечен сложенный вчетверо лист бумаги, продемонстрирован в таком виде женщине и водворен на прежнее место.
– Сиг… сигнал? – Вербицкая с трудом привела свою челюсть в движение, а когда возвратила ее в исходное положение, отчетливо клацнула зубами.
– Милена, она же Людмила Борисовна Виткова, – произнес Громов чуть ли не по слогам. – Знакомо вам это имя? Кому вы ее сегодня сосватали и за сколько? Отвечайте четко и ясно.
– Я? Я сосватала?
Дежурная попыталась встать, но Громов придержал ее за костлявое плечо и зловеще подтвердил:
– Вы, а кто же еще! Устроили тут бордель, понимаешь! Кто еще работает на вас?
– Да никто на меня не работает, упаси господи! – Вербицкая суетливо перекрестилась справа налево, а потом наоборот. – Девки сами по себе блядуют, я-то здесь при чем?!
– Сами по себе? – Громов недоверчиво хмыкнул.
– Сами, сами! Шасть туда, шасть оттуда. Как вредоносные бактерии какие-то, прости, господи! Не уследишь за ними. Молодые, резвые.
– Проверим, гражданка Вербицкая. Дело нехитрое. Вот, к примеру, у кого гостила сегодня Милена Виткова с пяти вечера до шести?
– У постояльца одного из четыреста четвертого. Только он съехал, постоялец-то.
– Так вдруг и съехал? – Громов изобразил на лице сомнение. – Ни с того ни с сего?
– Почему ни с того ни с сего? Он меня загодя упредил, номер оплатил, сдал. Все как положено. Простынки грязноватые, но чистые. Полотенца в полном комплекте.
– И стаканы?
– И стаканы, – кивнула Вербицкая.
– Интересно получается, – протянул Громов тем не обещающим ничего хорошего тоном, который пускают в ход гаишники, когда еще только выискивают повод для придирки. – Стаканы на месте, а постоялец испарился? В таком случае не повезло вам, гражданка Вербицкая. Под судом и следствием состояли?
– Да что вы такое говорите? – На лице дежурной появилось плаксивое выражение, но глазки ее настороженно следили за собеседником. Крысе, загнанной в угол, было чему поучиться у этой женщины.
– Не состояли, значит, – задумчиво произнес Громов. – Что ж, дело поправимое. Вот станем мы постояльца этого таинственного искать по всей стране, а вы тем временем в следственном изоляторе посидите. Там память и восстановится.
– Я и так все помню!
– М-м? – заинтересованно приподняв бровь, Громов уселся в кресло, отделенное от дивана пустым журнальным столиком, припорошенным давнишним пеплом. – И что именно вы помните?
Вербицкая затараторила, произнося в секунду даже не два слова, как поднаторевшие в этом деле диск-жокеи, а целых три:
– Милка, которая Милена, сама с мужчиной этим снюхалась, сама к нему и бегала. Он из Ростова, представительный такой, вежливый. А она, коза бесстыжая, каженный день в гостинице ошивается, мужиков высматривает. Вот и сегодня с подружкой встретиться условились…
– Стоп! – Громов подался вперед, забыв прикурить сигарету, которую уже вставил в губы. – Откуда вам это известно?
– А она с моего телефона позвонить навязалась, Милка. – Дежурная указала подбородком на стол, чтобы настырный собеседник собственными глазами убедился в наличии там аппарата. – Я говорю: «Не положено, звонки теперича платные», а она мне: «Не обеднеешь, мымра старая!» Наглая такая, просто спасу нет…
– О чем шел разговор? – перебил Вербицкую Громов.
Та превратила свой смуглый лоб в подобие мятого листа пергаментной бумаги и заговорила медленнее:
– Значится, так… Сперва Милка жаловалась подружке, что боязно ей, тревожно… Потом про краба какого-то обмолвилась…
– Про краба?
– Ну да. Да не просто, а с намеком. Мол, разговор у нее важный с кем-то про краба.
Громов разочарованно откинулся на спинку кресла, щелкнул зажигалкой и спросил, выпустив в полумрак первую порцию дыма:
– Что еще?
– А ничего. Милка Лильке этой, подружке своей, говорит: «Встретимся в баре, в восемь». И пошла себе. Задницей круть, верть! А я ей вслед гляжу и думаю: была бы ты моей дочкой, я бы тебе ремешком всыпала по филейным местам…
Громов взглянул на часы, поднялся.
– В восемь? – уточнил он. – Ничего не путаете, гражданка Вербицкая? Это ведь не интервью газете «Мегаполис». За свои слова отвечать придется. Тут всякие пустые домыслы и инсинуации недопустимы. – Значительно помолчав некоторое время, Громов строго поинтересовался: – Вы отдаете себе в этом отчет, м-м?
– Ин…? Инсин…? – дежурная оставила попытки повторить мудреное словцо и решительно тряхнула головой: – Отдаю. Отдаю себе этот самый отчет. Не макака какая-нибудь легкомысленная, прости, господи. С пониманием мы. Жизнью наученные.
Произнеся эту тираду, дежурная на всякий случай сделала обиженный вид, но старалась она напрасно. Громов на нее уже не глядел. Стоял, повернувшись к собеседнице спиной, потеряв к ней всякий интерес.
Вспомнив про обещанный следственный изолятор, дежурная тоже поднялась с дивана. На полученную от Милены двадцатку она купила в буфете две шоколадки и перед появлением сероглазого незнакомца успела вдумчиво скушать обе, смакуя тающую сладость на языке и нёбе. Но теперь во рту скопилась сплошная горечь.