Цену жизни спроси у смерти
Шрифт:
– Нет, – сказал Громов, вновь наполняя стаканы. – Она не утонула.
– Что? – У Лили перехватило дыхание. – Что вы сказали?
– Твоя подруга не утонула, – повторил Громов ровным тоном.
– Значит… Значит, она жива?
– Нет, девочка. Она мертва.
– Но…
– Но она не утонула. – Громов посмотрел Лиле прямо в глаза. – Ее утопили. Как говорится в какой-то дурацкой рекламе: почувствуй разницу.
– Вы это точно знаете?
– Совершенно точно.
– Но за что ее?.. И кто?
Страх помаленьку вкрадывался в затрепетавшее Лилино сердечко, сковывая его холодом.
– На этот вопрос ты должна ответить мне сама, – сказал Громов. – Для этого я тебя и позвал. Что за разговор должен был состояться у Милены сегодня? С кем? И при чем здесь какой-то краб?
Лиля широко раскрыла глаза:
– Откуда вы знаете про краба?
– Значит, краб все-таки был? – Громов подлил в стаканы водки, но к своему прикасаться не спешил, пристально глядя на гостью.
Через несколько секунд ей показалось, что исчезло все вокруг – и этот загадочный мужчина, и комната. На мгновение все подернулось зыбким бесцветным туманом, в котором плавали серебристые зрачки собеседника. Опустив голову, она тихо попросила:
– Свет выключите, пожалуйста. Глаза режет. И потом, я теряюсь, когда на меня так смотрят…
Как только ее просьба была выполнена, она, сама не зная почему, принялась сбивчиво выкладывать первому встречному все, что ей было известно. Припоминая имена парней из 260-го номера, которые издевались над Миленой, она запнулась:
– Того, который пониже, звать Гогой. А второго…
– Магогой? – в подсказке прозвучала непонятная Лиле злая ирония.
– При чем здесь какой-то Магога? – отмахнулась она, выпив водки. Она пьянела все сильнее: то ли от спиртного, то ли от неотрывного взгляда собеседника, который ощущался даже в темноте.
Когда рассказ закончился, Громов некоторое время сидел молча. Рубиновый огонек его сигареты чертил во тьме плавные линии. Понятия не имея, что говорить и делать дальше, Лиля завороженно наблюдала за этими тающими узорами.
– Тоска, – вот как прокомментировал Громов услышанное.
– Кому тоска, а кому горе, – возразила Лиля. Поскольку собеседник перестал заботиться о том, чтобы ее стакан был полон, она взялась за бутылку сама, едва не опрокинув ее при этом.
– Ты меня не так поняла, девочка. Тоска – так переводится фамилия Журбы с украинского, – пояснил Громов.
– Вы украинец?
– Бог миловал. Просто мне приходилось бывать в самых разных странах. К примеру, я знаю, как будет «тоска» по-португальски, по-английски и даже на языке пушту. – Громов невесело усмехнулся. – Тоска – это универсальное понятие. Известное в любом уголке земного шара.
Зажмурив глаза, Лиля глотнула водку – словно всхлипнула.
– И что теперь? – спросила она слегка заплетающимся языком.
Громов встал:
– Теперь ты посидишь немного одна, а я схожу наведу справки про Гогу с Магогой.
– Второго Кузей зовут, – напомнила Лиля.
– Он что, кот?
– Почему кот? – опешила Лиля.
– Шутка. Думал поднять тебе немного настроение.
– Ха, ха, ха. Считайте, что вы меня развеселили до упаду.
Громов постоял немного, глядя на Лилю сверху вниз, и, так ничего и не сказав, вышел. Она опустошила стакан, зажала в зубах зажженную сигарету и решительно стащила через голову короткую маечку. Следовало бы поступить наоборот: сначала раздеться, а потом уж курить. Раскаленные угольки и пепел обожгли Лилину грудь, заставив ее издать змеиное: «с-с-с!»
Вслед за маечкой на стул легла замшевая юбчонка, а потом и последняя деталь туалета, в которой Лиля, чертыхаясь, долго путалась ногами, поскольку забыла снять босоножки. Справившись наконец и с этой задачей, она на ощупь отыскала в косметичке презерватив в упаковке, зажала его в кулаке и нырнула под покрывало, которым была застелена кровать.
Несмотря на открытый балкон, в номере было жарко, но Лилю колотил озноб. Даже не пытаясь унять его, она лежала и ждала, когда в коридоре прозвучат приближающиеся шаги. Однако за дверью было так тихо, что у Лили звенело в ушах. Или это цикады заливались снаружи?
Скорее всего она уснула, потому что пропустила момент, когда дверь открылась, впустив в темный номер толику мертвенно-бледного коридорного света. Громов предстал перед ней в виде черного силуэта, а когда захлопнул за собой дверь, на некоторое время вообще сделался невидимкой.
– Нашли этих юных натуралистов? – спросила Лиля лишь для того, чтобы не молчать. Ее ладонь стиснула прихваченный пакетик, как волшебный талисман.
– Они уже выехали из гостиницы. – Голос Громова прозвучал глухо.
– Вы будете их искать?
– Тебе лучше не знать, что я буду делать, девочка. Забудь эту историю.
– И Милену забыть?
– Ее – так в первую очередь.
Лиля хотела спросить почему, но вместо этого капризно пожаловалась:
– Холодно. Иди ко мне, Громов. – Ее голос сорвался на ломкую хрипотцу.
Он никак не отреагировал на то, что она перешла на «ты». Просьбу приблизиться тоже пропустил мимо ушей. Неподвижно стоял в дальнем конце комнаты, напоминая безликую тень на светлых обоях. «Истукан», – сердито подумала Лиля. Ей казалось, что нетерпеливо напрягшиеся соски приподнимают тяжелое покрывало. Проведя холодной, как лед, рукой по такой же холодной груди, она отправила ее туда, где сосредоточился весь жар ее тела. Ощущение было такое, словно ладошка накрыла тлеющий уголек.
– Иди сюда, – повторила она шепотом. – Пожалуйста.
– Тебе нельзя здесь оставаться.
Лилины щеки, которые еще мгновение назад были прохладнее мрамора, вспыхнули:
– Это потому, что я проститутка, да?
– Нет, – буркнул Громов. – Я никогда не имел обыкновения выяснять у женщин, являются ли они проститутками. Все равно я ни одной ни разу не платил. Наверное, я старомоден в этом вопросе, но в моей молодости очень популярной была песня «Любовь не купишь», и она мне всегда нравилась.