Цену жизни спроси у смерти
Шрифт:
По правую руку от кандидата в Фредди Крюгеры вышагивал с помповым ружьем наперевес совсем еще мальчишка с дымящейся сигаретой, приклеенной к нижней губе. Судя по азартному выражению его лица, он относился к заданию как к веселому приключению. Если в детстве ему приходилось вешать кота, а в отрочестве – насиловать малолетку, то, наверное, в эти мгновения его губы расплывались в такой же победной ухмылке. Хотя, может быть, никого он пока что не вешал и не насиловал. Какие его годы? У него все еще впереди.
Самым старшим в компании выглядел мрачный тип с великоватой
Как только центральный нападающий с обожженным лицом остановился, его спутники проделали то же самое. До них оставалось метров пятнадцать. Они успели рассредоточиться таким образом, что крайние фигуры Громов видел лишь противоположными уголками глаз. Но пока что они его мало интересовали. Он смотрел прямо на погорельца.
– Пойдешь с нами, – сказал тот, повелительно взмахнув «узи».
– Это приглашение? – осведомился Громов. Одну ногу он давно подобрал под себя, а на вторую, согнутую в колене, опирался расслабленной рукой. Вскочить на ноги из такого положения можно было быстрее, чем из любого другого.
– Считай, что приглашение, – милостиво согласился несостоявшийся Фредди Крюгер.
– Тогда я вынужден его отклонить, – произнес Громов с самым серьезным видом.
– Я сейчас тебе башню отстрелю! – запсиховал вдруг щетинистый. Скорее всего, в естественных условиях он разговаривал нормальным мужским голосом. Но сейчас у него прорезался высокий пронзительный фальцет. Достаточно громкий, но не слишком впечатляющий.
Громов даже не взглянул в его сторону, продолжая следить за ним лишь краешком глаза. Угроза щетинистого крикуна была самым обычным блефом. Тот, кто прислал эту троицу, должен был сначала пообщаться с Громовым, прежде чем навсегда лишить его права голоса. Тем не менее погорелец решил подыграть товарищу.
– Ты Серого не нервируй понапрасну, – предупредил он. – Серый по натуре человек мирный, но базарить попусту не любит. Сказал, значит, сделает, в натуре.
«Это вряд ли, – подумал Громов. – Стрелять вы, братишки, обычно только в упор горазды, да и то преимущественно в затылок. А за моей спиной море на солнце сверкает, прицелиться как следует не дает. Скоро вы в этом сами убедитесь».
– Глупо, – произнес он вслух, укоризненно покачав головой. – Так можешь и передать своему сивому товарищу. Или какой он там у вас масти?
– Что ты там вякаешь? – еще больше возбудился Серый, приплясывая на месте. Рот у него от негодования повело в сторону, словно его потянули за невидимую ниточку.
Громов по-прежнему не удостаивал его вниманием, обращаясь исключительно к обгорелому предводителю:
– Скажи своему другану, что глупо обзаводиться кличкой и стричься по тюремной моде, пока ты еще на свободе.
Никто, конечно, ничего никому передавать не стал. Голос Громова и без того отчетливо доносился до каждого
– Борзый, да? – запальчиво крикнул он. – Смерти не боишься?
– Если честно, то не знаю, – ответил парню усмехнувшийся Громов. – Мне пока что умирать как-то не приходилось.
– Придется – назад не попросишься, – предупредил погорелец, который, как выяснилось, утратив внешнюю привлекательность, приобрел философский склад ума. – Так что придержи язык, и пойдем, – предложил он почти ласково. – Это в твоих же интересах.
– В мои-и-их? – протянул Громов то ли с удивлением, то ли с издевкой. – Тогда ладно. Сейчас только оденусь, и я к вашим услугам…
Придавленная камнями рубаха, которую он потянул вверх, на мгновение скрыла от противников его правую руку, а когда они увидели, что в ней появилось, их рты изумленно приоткрылись – у кого больше, у кого меньше. Более бездарный способ использовать отпущенное троице время трудно было себе представить.
Думп! – запоздало грохнул помповик спохватившегося Серого. Его пуля вдребезги раскрошила овальную гальку рядом с синей рубахой и с визгом отрикошетила в такое же синее небо.
Гах! – откликнулся невесть откуда взявшийся в правой руке незнакомца револьвер. – Гах!
До того, как обе его ноги почти одновременно подломились, как спички, Серый успел сообразить, что стрелок вовсе не стоит на месте, дожидаясь нового выстрела, а перемещается вдоль берега, паля на ходу в него, в Серого! Когда он падал лицом вниз, до незнакомца было уже рукой подать, но ни желания не было до него дотягиваться, ни сил. Больше всего Серого заботили собственные перебитые голени. Никогда в жизни он не держался за свои ноги столь трепетно, боясь расстаться с ними навсегда.
Двое остальных бандитов опомнились одновременно, и стрелковое оружие обоих наконец отреагировало на неожиданную прыть противника, каждое на свой лад. «Узи» трескуче распустил целый веер пуль, взбороздивших морскую гладь значительно левее цели. Одновременно глухо бухнул помповик, напомнивший тембром звучания ночной кашель туберкулезника.
Юноша страшно удивился бы, узнав, что выпущенная им круглая пуля угодила аккурат в наполненное яйцами гнездо чайки на скале за спиной мужчины. Но он решил, что вообще никуда не попал, а потому выругался и плаксиво потребовал:
– Мочи этого гада, Паленый! Что ты на него смотришь?!
В этот момент незнакомец, наступив на ружье раненого Серого, дважды выстрелил в их сторону. Казалось, при этом он коротко оглаживает курок своего револьвера распрямленной горизонтально ладонью левой руки.
– Мочи его! – опять заорал очень близкий к истерике юноша, совершенно забыв, что у него самого есть чем отстреливаться.
Вместо того чтобы послушаться разумного совета, Паленый выпустил добрую треть обоймы прямо себе под ноги, уронил туда же пистолет-пулемет, а потом плашмя упал на него сверху.