Цену жизни спроси у смерти
Шрифт:
– Ничего они не трясутся!
– Ну-ка, покажите.
– Смотри… У-ё-ооо!!!
Сверкнув в воздухе, линейка ударила по растопыренным пальцам капитана, но не просто хлестнула плашмя, а приложилась острым ребром к суставам. Мохнатая пятерня с паучьим проворством свернулась в кулак, и тогда новый удар пришелся прямо по всем его костяшкам.
Ошалевший от боли, Журба начал приходить в себя не раньше, чем сообразил, что на его запястье защелкнут браслет его собственных наручников. До ящика своего письменного стола, в котором хранился ключ, можно было добраться теперь разве что вместе с радиатором
Он открыл рот, чтобы закричать, но собирался с духом слишком долго, потому что успел заработать по кадыку такой удар, после которого его гортань сузилась до диаметра трубочки для коктейля. Ничего, кроме сипа, оттуда выдавить не удалось. В этот момент Журба понял, что предпочел бы видеть перед собой не светлоглазого майора, а бандита Миню, пусть даже опять двигающего журнальный столик.
– Угомонились? – удовлетворенно спросил Громов, захлопнув дверь на замок и усевшись на стол перед пленником. – Теперь слушайте внимательно, гражданин милицейский майор, поскольку вас это очень и очень касается. «Быки», которых ваш пахан Миня отправил за мной, в настоящее время истекают кровью и соплями. Я так думаю, что хотя бы один из них к утру благополучно помрет. – Громов неспешно закурил и заглянул в страдальчески мигающие глаза собеседника. – Но у вас ведь другие планы на ближайшее будущее. Верно, сухопутный капитан?
– Допустим. – Журба хотел было расправить плечи, но передумал. Вряд ли это придало бы ему уверенности в себе, которой ему в настоящий момент так не хватало.
Громов смерил его изучающим взглядом и скучно произнес:
– Не стану стращать вас ответственностью за совершенные преступления и прочей ерундой. Напугаю-ка я вас кое-чем посущественней. Вот, полюбуйтесь. – Громов извлек из сумки рифленую гранату, подбросил ее на ладони и доверительно сообщил: – «Ф-1», осколочная. Я брошу ее под стул, на котором вы сидите, а сам подожду результата за стеной в коридоре. Пока вас будут соскребать с пола совковыми лопатами и фасовать по мешочкам, я сообщу вашим коллегам, что застал вас в совершенно невменяемом состоянии. Мол, пристегнулся капитан Журба наручниками к батарее, взял в руки гранату с выдернутой чекой и стал требовать своевременной выплаты заработной платы за позапрошлый месяц. Такое сейчас случается.
– Чушь, – прошипел Журба, не отводя глаз от темно-зеленой гранаты. – Никто в эту ахинею все равно не поверит.
Громов приподнял брови:
– Вам-то что? Знаете, после того, как под вами рванет, капитан, все то, что сейчас кажется вам важным, перестанет волновать вас так живо. – После внушительной паузы Громов добавил: – Что касается полномочий, то их у меня на сотню таких, как вы, хватит. Даже служебного расследования не будет. Вас сложат по сохранившимся фрагментам, наспех сошьют, закопают в землю и сразу после поминок забудут, что жил-был такой бесшабашный капитан милиции Журба, которому сам черт не брат… Вы все еще сомневаетесь, м-м?
Зрачки Громова превратились в две крошечные черные точки, притаившиеся в глубине радужных оболочек. Теперь его глаза казались раскаленными добела, и Журба, попытавшийся просительно заглянуть в них, поспешно отвел взгляд.
– Чего ты… Чего вы от меня хотите?
– Откровенности, – сказал Громов. – Подробного, обстоятельного рассказа о всех ваших недавних подвигах… Утопленник, которого ваш босс решил выдать за Сурина, это раз. – Громов для наглядности загнул палец. – Милена… Лиля… Затем все, что вам известно про Миню. Меня интересуют его связи, окружение, любые подробности…
Пальцы Громова продолжали подсчет, пока не сжались в чрезвычайно крепкий на вид кулак, зависший у самого лица собеседника.
Переводя взгляд с кулака на гранату, Журба торопливо заговорил.
Открыв глаза, он не сразу сумел сообразить, какое сейчас время суток: ранний вечер или позднее утро. Потом ему захотелось понять, почему его голова покоится на крышке стола, за которым обычно сидели потерпевшие или подозреваемые. Она заметно потяжелела с того времени, когда Журба в последний раз непринужденно носил ее на собственной шее. Чтобы приподнять ее, ему пришлось упереться в стол обеими руками.
На запястье левой сохранилась розовая метка от браслета наручников, но теперь рука была свободна. Еще одним приятным сюрпризом было отсутствие в кабинете проклятого эфэсбэшника, устроившего ему форменный допрос с пристрастием.
Журба рассказал все, что знал. Сейчас глупо было размышлять, почему его вдруг потянуло на откровенность, почему он не сумел соврать что-нибудь правдоподобное и не отважился звать на помощь, когда в дверь стучали. Этих «почему» накопилось немало, но главным вопросом было что. Что делать теперь? И ответ на него требовалось найти незамедлительно.
– Значится, так, – пробормотал Журба, надеясь, что рассуждения вслух помогут ему собраться с мыслями.
Дальше этого дело не пошло. Из его ноздри выкатилась тягучая капля крови и упала на белый лист бумаги, расстеленный перед капитаном милиции, заместителем начальника следственного отдела Сочинского РОВД. На листе был изображен большущий болт с нарезкой, а образовавшаяся под ним красная блямба напоминала сургучную печать.
«С МЕНЯ ПРИЧИТАЕТСЯ», – было размашисто начертано через весь лист.
Что бы это значило, скажите на милость? Журба тупо уставился на надпись, которая окончательно сбила его с толку. Вместо того чтобы принять наконец какое-то разумное решение, он попытался вспомнить, сколько раз ударил его светлоглазый майор. В памяти сохранился только один такой эпизод, хотя и очень яркий.
Это произошло вскоре после того, как Журба признался, что рассказывать ему больше нечего.
– Негусто, – посетовал Громов. – Ничего нового я от вас не услышал, Вячеслав Игнатьевич.
Журба хотел развести руками: мол, чем богаты, тем и рады, но этому простому жесту воспрепятствовала прикованная к трубе рука. Тогда он высказал то же самое вслух.
– Да, радоваться вам вроде бы совершенно нечему, Вячеслав Игнатьевич, – огорошил его Громов. – Мне ведь убить вас теперь придется.
Оттого, что он не только перешел с Журбой на «вы», но и вспомнил вдруг его имя-отчество, тому легче не стало, даже наоборот. Угроза была такой же реальной, как разделенная на квадратики граната, по-прежнему находящаяся на виду. Не спуская с нее глаз, Журба сипло спросил: