Цену жизни спроси у смерти
Шрифт:
На счете «три» Минин торопливо заговорил, начав с того злополучного дня, когда ему позвонил из Москвы Зубан, предложив одно маленькое дельце, которое казалось тогда необременительным и легко осуществимым. Рассказ о поисках Сурина занял около десяти минут и завершился на довольно унылой ноте:
– А потом мне позвонили из ресторана и…
– Дальше я знаю, – остановил Минина Громов. – Не стоит утруждать себя понапрасну.
– Тогда это все, – сипло признался Минин. Он вдруг пожалел, что закончил свою историю так быстро. Дальше была полная неизвестность. И, судя по недоброму взгляду собеседника,
– Ну что же, – произнес Громов, – рассказ получился исчерпывающим. Теперь перейдем от судьбы Сурина к вашей собственной, гражданин Минин. Она будет решаться прямо здесь, прямо сейчас. И тут уж вам никакой Пожарский не поможет.
– Не убивай. – Голос Минина прозвучал глухо, как будто его пропустили через несколько слоев ваты.
– А кто заинтересован в том, чтобы лишний бандит на этом свете задерживался? – искренне удивился Громов.
«Я, – чуть не крикнул Минин. – Я заинтересован, очень!» А еще ему захотелось напомнить, что у него есть семья, которую он очень любит, несмотря на мелкие недоразумения. Но вместо этого он опять попросил:
– Не убивай, а?
Громов аккуратно положил на асфальт свой «узи», отодвинул его ногой подальше и достал из наплечной кобуры револьвер.
– Это мистер Смит, так я его называю, – сообщил он самым серьезным тоном.
– Мистер Смит, – эхом повторил Минин.
– Совершенно верно, – подтвердил Громов, после чего усмехнулся и произнес: – А это обычный уголовник по кличке Миня. Знакомьтесь.
Можно было поклясться, что он действительно обращается к своему чертовому револьверу! Минин впервые в жизни почувствовал, как у него зашевелились волосы на затылке. А этот сумасшедший Громов преспокойно сунул оружие за пояс, рукояткой вверх, отступил на несколько шагов и замер, свободно опустив руки вдоль туловища.
Несмотря на то, что теперь его холодные светлые глаза сделались неразличимыми в темноте, Минин не испытал ни малейшего облегчения. Напротив, его охватило ощущение полной безысходности. Как будто всю угнетающую тоску, которую он испытал сегодня, помножили сразу на десять, а потом возвели в квадрат.
– Обычно я предлагаю людям вроде вас три равноценных варианта, – сухо сообщил ему Громов, не повышая голоса.
– Какие? – быстро спросил Минин, весь напрягшись, чтобы не пропустить ни одного слова. В голове у него шумело, как в канализационной трубе во время стока. Но это шумела не вода, а кровь. Та самая, которой в жилах оставалось все меньше и меньше. – Какие варианты? – повторил он, заподозрив, что его слабый голос остался неуслышанным.
– Перечисляю, – сказал Громов. – В подобной ситуации можно попытаться сбежать, попытаться убить меня и, наконец, застрелиться самому. – Он помолчал, давая собеседнику вникнуть в сказанное, после чего бесстрастно продолжил: – Первый вариант по причине ранения в ногу отпадает. Остается два. Какой вы предпочитаете?
Минин покосился на свой пистолет, до которого было рукой подать. Ручеек, отделившийся от кровавой лужицы, почти достиг его рукоятки. А за спиной Громова гудели отъезжающие машины. Завороженно глядя на их удаляющиеся рубиновые огоньки, Минин прошептал:
– Я сам.
– Громче! – потребовал Громов.
– Я сам, – повторил Минин, облизав шершавые, как наждак, губы.
– Тогда можешь взять свое оружие.
Поза Громова нисколько не изменилась. Чтобы выстрелить, ему нужно было сначала отбросить полу пиджака, выхватить из-за пояса револьвер, взвести курок, прицелиться, нажать на спусковой крючок. Масса движений, тогда как Минину их требовалось вдвое меньше. Его пистолет стоял на боевом взводе. Он осторожно положил ладонь на рукоятку и вопросительно взглянул на противника.
– Смелее, – ободряюще кивнул тот. – Это не так страшно, как кажется.
Пальцы Минина медленно обхватили рукоять пистолета. Громов стоял на расстоянии нескольких шагов, расправив плечи словно специально для того, чтобы в него было легче попасть. Его бойцы по-прежнему оставались в отдалении. Он был совсем один, как и Минин. Они остались вдвоем на целом свете. Глаза в глаза. Ствол на ствол. Пуля на пулю.
Выстрелить, доползти до края дороги, скатиться по склону вниз. Это был четвертый вариант, не учтенный Громовым. Зато Минин сделал ставку именно на него. Он медленно поднял пистолет, демонстративно держа его дулом вверх. Понадобилась секунда, чтобы поднести его к виску. Ровно столько же требовалось Минину, чтобы направить оружие на утратившего бдительность противника.
– Прощайте, – сказал Минин, все еще не решаясь оторвать дуло от виска.
Громов покачал головой:
– Это лишнее. Не надо патетики.
– Хорошо, – смиренно согласился Минин и внезапно направил ствол на возвышающуюся перед ним фигуру.
Он так и не понял, когда и как Громов успел достать револьвер и выстрелить. Просто увидел вспышку и услышал оглушительный грохот внутри собственной черепной коробки. Туда словно громадный гвоздь загнали с размаху: бац!
Минин опрокинулся назад. Его падение в темноту длилось бесконечно долго и продолжалось даже после того, как его продырявленная голова глухо ударилась об асфальт.
Всю обратную дорогу в салоне джипа молчали, как будто мчались в нем сквозь ночь мертвецы, а не живые люди.
На самом деле покойник был только один – не такой уж старший лейтенант Серегин, которого держали на коленях трое его бойцов, усевшихся на заднем сиденье. Один расположился рядом с Громовым, но он вел себя так, словно в упор не видел ничего, кроме темноты за боковым окном.
Громов на беседу не напрашивался. В смерти близких принято винить кого-нибудь постороннего. В данном случае посторонним являлся он, пришлый чужак. «Если парням от этого легче, то пусть они меня ненавидят», – решил Громов.
Если Громов и жалел о чем-то, прокручивая в мозгу события минувшего дня, то лишь о том, что не оставил Серегина рядом, где можно было как-то уберечь его от пули. Но в глубине души Громов понимал, что лейтенант все равно подставился бы под выстрел этой ночью. Что-то промелькнуло в его глазах такое, чему и названия не подберешь… Печаль по поводу расставания? Смутное понимание того, что живущим знать совсем не обязательно?.. Громов не мог сформулировать свое ощущение привычными словами, но теперь, оглядываясь назад, он знал, что лейтенант Серегин, пожелав ему счастливо оставаться, на самом деле попрощался с ним навсегда.