Цену жизни спроси у смерти
Шрифт:
В Громова дважды выстрелили из-под колес головного «Форда». Не сбавляя шаг, он загнал туда три пули подряд, а потом переключил «узи» на стрельбу очередями и в два счета продырявил задние скаты белого джипа, который все еще рыскал из стороны в сторону, выискивая путь к отступлению. Не успели отзвенеть по асфальту выброшенные из пистолета-пулемета гильзы, как он заорал тем страшным голосом, который не в состоянии заглушить никакие выстрелы, никакие взрывы:
– Всем лечь, мать вашу! Каждую поднятую башку дырявлю без предупреждения! Мордами вниз, падлы!
Среди машин, изрешеченных пулями и осколками,
Лишь один здоровенный детина, почему-то по пояс голый, сидел, прислонившись к борту машины, и завороженно глядел на приближающегося Громова. Он свалил непонятливого бандита выстрелом в плечо, чтобы не напрягать попусту и без того сорванный криком голос. Все, кто лежал в поле его видимости, синхронно вздрогнули, словно одна и та же пуля попала во всех одновременно.
– Ну что, братья-разбойники, – насмешливо спросил Громов, – навоевались?
Ответом ему было хрип, шумное дыхание да сдавленные стоны.
На подмогу уже спешили возбужденные парни старшего лейтенанта Серегина. Вид у них был разочарованный. Все закончилось слишком быстро – автоматчику даже не пришлось менять рожок.
Сам Серегин медленно плелся вверх по шоссе, понимая, что спешить ему уже некуда. Даже издали было заметно, что он подавлен собственной нерасторопностью. Его бойцы справились с задачей самостоятельно. Он не успел встать плечом к плечу с майором, которому пришлось перекрывать дорогу в одиночку. Хорош командир, отсиживающийся во время боя в кустах! С этой безрадостной мыслью Серегин и погиб на ночной дороге. Даже после смерти лицо его сохранило хмурое и виноватое выражение.
С того момента, когда ночь взорвалась стрельбой и взрывами, и до наступления относительного затишья, время для Минина пролетело почти незаметно. Помнится, он чуть ли не на визг перешел, когда требовал, чтобы водитель немедленно вывел «Блейзер» из-под обстрела. Но джип только бестолково дергался туда-сюда, а с места тронуться не мог, плотно зажатый сзади и спереди машинами сопровождения.
Потом Минину пришлось насильно выталкивать из салона оцепенелых телохранителей, застывших по обе стороны от него с оружием в руках. Тот, который выбрался наружу из правой задней двери, не успел и шагу сделать. Все, что было у него в черепной коробке, выплеснулось внутрь джипа, и подошвы Минина, вынужденные месить эту гадость, омерзительно чавкали и липли к полу.
Второму телохранителю повезло больше. Он прожил секунд на десять дольше напарника и даже один раз выстрелил куда-то вверх, прежде чем рубаха на его спине превратилась в окровавленное рванье.
На этом, собственно говоря, бой и закончился. Перекрывая пальбу, из темноты раздался властный голос, приказывающий прекратить сопротивление. Плоский затылок мининского водителя моментально исчез из виду – он мостился на полу джипа, надеясь остаться незамеченным. Лобовое стекло, вдавленное внутрь близким
Минин высунул голову наружу, не в силах поверить, что все для него закончилось так быстро. Он понятия не имел, кто именно устроил эту бойню на дороге. Акцию могли провести как люди Зубана, так и любая из местных группировок, позарившаяся на мининский каравай. Но в данном случае его беспокоило вовсе не это. На повестке дня стоял единственный действительно важный вопрос: спасение собственной шкуры. На «медвежью» Минину было, по большому счету, плевать. Ресторанов в Сочи валом, а он, Миня, был произведен папой с мамой в единственном экземпляре.
Надежд на то, что его отпустят с миром, не было никаких. Не для того покрошили братков, чтобы сохранить жизнь их главарю. Но и он существовал на этом свете не для того, чтобы отдавать свою жизнь за просто так. Нырнув в спасительную темноту, еще можно было уцелеть.
Эти лихорадочные мысли пронеслись в голове Минина за несколько секунд, а когда он решился действовать, в его правой руке уже был зажат испанский пистолет «астра», хранившийся обычно в тайнике под задним сиденьем. Хромированный, с черными пластмассовыми накладками на рукоятке, он вмещал в себя ровно десять крошечных шансов 9-го калибра. И каждый из них Минин собирался использовать с толком.
– Меня так просто не возьмешь, – пробормотал он, загоняя патрон в ствол. – Об меня зубы поломать можно.
Держа пистолет наготове, Минин сполз на пол и вывалился на асфальт, молясь, чтобы распахнутая задняя дверца джипа послужила ему надежным прикрытием. Фары двух или трех машин освещали поле битвы, но после ослепительных вспышек взрывов глаза Минина еще не привыкли к полумраку, а значит, сходившиеся со всех сторон враги тоже пока что видели происходящее смутно. Так он предполагал. И не ошибся.
Обогнув на карачках «Блейзер», Минин прополз под «Тойотой», преградившей ему путь, залег между ее задними колесами и увидел перед собой дорогу, постепенно теряющуюся во мраке. Она была совершенно пустой, если не считать одинокую фигуру, бредущую навстречу.
Минин шумно сглотнул слюну. Десять девятимиллиметровых шансов против одного – это был не такой уж плохой расклад. Свалить идущего выстрелами и припустить вниз по шоссе, чтобы при первой же возможности нырнуть в заросли, вот и весь сказ. Бегун из Минина был неважный – прямо скажем, никакой, но темнота и пересеченная местность должны были уравнять его шансы с самыми резвыми преследователями. В любом случае мешкать было нельзя. Голоса, перекликающиеся за спиной Минина, неумолимо приближались.
Он зажмурил один глаз, пытаясь поймать в прорезь прицела мушку и совместить ее с фигурой. Рука, упершаяся локтем об асфальт, совершенно не дрожала, однако впотьмах Минину удавалось либо отчетливо видеть очертания человека, либо тускло блестящий ствол собственного пистолета. Пришлось палить почти наобум.
Каждый резонирующий выстрел сопровождался выбросом слепящего сгустка пламени, поэтому уже на третьем Минин перестал различать живую мишень перед собой. Он просто решил, что хотя бы одна пуля из пяти попала в цель, и, стесав с хребта кожу об автомобильное днище, выбрался на свободное пространство.