Цепной щенок. Вирус «G». Самолет над квадратным озером
Шрифт:
— Нет, не хочу!
— Тогда я поставлю чайник.
Лиля сидела в кресле, закинув ногу на ногу. В полутьме раскачивалась желтая босоножка. Она поднималась и опускалась напротив начищенного блестящего сапога.
Полковник встал посреди комнаты. Лиле было смешно: такой сильный и такой напуганный.
— Вы, наверное, спешите?
— В общем, да. Я узнал, о чем вы просили.
— Я лично вас ни о чем не просила. — Она понизила голос. — Сильно боитесь?
Почему-то в правой руке полковник нервно комкал свежую газету. Было такое впечатление, что газета обжигает его грубоватые длинные пальцы.
— Бояться уже нечего, — сказал он и вдруг опустился на стул. — Но хотелось бы хоть что-то сделать… — Он продолжал комкать газету, и было ясно, что, кроме белого пятна платья, он ничего не видит, настолько погружен в свои мысли и ожидания.
— Что вы узнали? — спросила Лиля.
— Да, конечно… — Газета оказалась зажатой между двумя руками. — Инфицированный солдат накануне ездил в областную больницу в качестве сопровождающего.
— Кого же он сопровождал?
— Раненных во время учебных стрельб.
— Во время учебных стрельб бывают раненые?
— Да, это случается. Допустимый процент погибших на учениях около трех.
— И это все, что вы хотели мне сказать?
Тонкая кривая улыбка вдруг исказила официальное лицо и напугала Лилю. Полковник протягивал ей газету.
— Что это?
— Прочтите… Это ничего… Это я достал из почтового ящика… Ее туда, вероятно, положили утром. Но вот незадача… — Голос его не по-военному дрожал. — Вынул только час назад…
Сделав над собою усилие, Лиля взяла газету.
— Почитайте, почитайте… Может быть, вы мне что-нибудь объясните?.. Вы почитайте пока, а я, если разрешите, сам поставлю чайник.
Он двигался по квартире, как слепой. Было слышно, как сапоги задевают за что-то. Что-то сыплется. Потом он заперся в ванной и включил воду. Лиля развернула газету. Это был «Знаменосец», орган местного Совета. Датирована газета была сегодняшним днем, и на первый взгляд ничего особенного собой не представляла. Речь Горбачева на первой полосе, заметка о подготовке демонстрации, заметка о юбилее в Доме архитекторов.
«Нужно как-то его выпроводить вежливо, — подумала Лиля, разглаживая и переворачивая газету. — Несчастный мужик, он так напуган, что, наверное, и чайник поставить не сможет».
Ее внимание привлек вовсе не заголовок (статья называлась «Сокровища пирамид» и шла под рубрикой «Листая архивы…»), взгляд задержался на траурной рамке вокруг фамилии автора статьи. Чуть позже она обнаружила, что в такую же траурную рамку заключена фамилия главного редактора газеты.
В ванной шумела вода, и она почему-то подумала, что этот свихнувшийся полковник может вот так прямо в ее ванной комнате, прямо сейчас пустить себе пулю в лоб. Тогда в квартире появится еще один труп.
Лиля пробежала глазами статью, ничего не поняла. Ей было очень трудно сосредоточиться, и, прикусив губу, она стала читать медленно, по слову.
«Причиной нашего расследования явилась заметка на седьмой странице „Провинциальных ведомостей“ за четырнадцатое сентября 1913 г.». — Лиля сама не замечала теперь, что читает не про себя, а шепотом произносит вслух. Губы ее шевелились.
В заметке говорилось, что 21 августа 1913 года в шесть часов сорок минут у себя дома скончался доктор исторических наук Мясов В. С., что обстоятельства его смерти не ясны. Мясов не был болен, а умер в считанные минуты. На горле профессора был обнаружен красный тонкий рубец, какой может оставить струна или шелковый шнур-удавка.
Свидетели утверждают, что во время обеда Мясов неожиданно захрипел, будто был отравлен столовым вином, и упал лицом на скатерть. Было произведено вскрытие. Яда в организме, однако, не нашли. Также врач не нашел и инфаркта. У Мясова оказалось на редкость здоровое сердце. Никак иначе, нежели новой неведомой болезнью, объяснить смерть профессора Мясова B. C. нельзя.
При более глубоком изучении архивных материалов мысль о болезни подтвердилась. Автор статьи, фамилия которого была заключена в траурную рамку, со всей ответственностью утверждал, что в Россию в 1913 году была завезена эпидемия. Внешние признаки заболевания выглядели так: пять дней инкубационного периода, потом медленно проступающий на шее красный рубец, и — мгновенная смерть. Этот красный рубец, этот след неизвестной болезни, появившейся в 1913 году, прослеживался до нашего времени.
«Есть показания очевидцев, — писал автор, — есть фотоматериалы. Но поиски в данном направлении затруднены. Работая а архиве, я установил, что часть материалов безжалостно уничтожена: вырваны страницы, перечеркнуты имена. Но еще больший интерес представляет как бы „невидимая рука“, следящая за нераспространением информации».
Если информация об эпидемии попадала в газету, уничтожался весь тираж, если проходила по радио, тут же следовало опровержение, а слухи об эпидемии загадочным образом сходили на нет. Эпидемия распространялась по стране со скоростью лесного пожара, а информации ни у населения, ни в медицинских кругах не было.
«Что же за болезнь подарил нам доктор Мясов?» — спрашивал автор статьи.
«Провинциальные ведомости» от четырнадцатого сентября 1913 года сообщали, что за день до смерти профессор Мясов вернулся из археологической экспедиции. «Он был в Египте, где довольно глубоко проник в одну из пирамид, в какую именно, не установлено. Известно лишь то, что уехал из Египта он шестнадцатого августа, а двадцатого был уже дома. Он умер, но успел посеять болезнь. Не остается никаких сомнений: губительный вирус проник в тело профессора еще в Долине мертвых внутри гробницы.
Не исключено также, что вирус этот гнездится в нас постоянно, мы просто еще не нашли его, не узнали, не вытащили под электронный микроскоп. Вирус этот спит. Вполне допустимо, что под воздействием чего-то или кого-то там, в недрах пирамиды, профессор Мясов разбудил в себе вирус и заболел.
Наша работа в архиве дала основание предположить, что это заболевание делает человека всезнающим и всемогущим, оно дает возможность глубокого проникновения в суть вещей, в суть самого космоса, в суть самого себя, но, увы, слабый человек не выдерживает подобного напряжения и на пятые сутки после заражения умирает. Спасти себе жизнь можно одним единственным путем: сбросить бесконечно выросшее напряжение биополя на других, разбудить в пятерых людях вирус смертельной гениальности, то есть заразить их. Мясов умер, но, по всей вероятности, успел выпустить джинна из бутылки. Нетрудно представить себе цепную реакцию, если один заражает пятерых, а эти пятеро каждый еще пятерых в течение каких-то пяти дней…