Цезарь (др. перевод)
Шрифт:
И ему так и не простили этого триумфа над несчастьями отечества и его прославления собственных успехов, которым только необходимость могла служить оправданием перед богами и людьми; и со стороны Цезаря это было тем более удивительно, что он никогда не посылал гонцов, и никогда не писал донесений в сенат, чтобы сообщить о победах, которые он одерживал в гражданских войнах, и он всегда отталкивал подальше
На следующий день, в театре, его приход встретили рукоплесканиями; но совсем иначе рукоплескали стиху из пьесы, которую в тот день представляли:
О римляне! мы потеряли свободу!Но что больше всего возмущало римлян, так это продолжение того, что им довелось видеть после возвращения из Египта; это строительство нового Рима, – более чем нового, чужого, – на руинах Рима старого; это все эти изгои Республики, которые входили в Рим следом за Цезарем; это все эти варвары, галлы, африканцы или испанцы, которые поднимались с ним на Капитолий; это все эти уличенные в бесчестных поступках сенаторы, которые вновь стали появляться в сенате; это все эти проскрипты, которым было возвращено их имущество; это Транспаданская Галлия, вся целиком пожалованная правом гражданства; это гадитанец Бальб в роли премьер-министра, или вроде того; это, наконец, два призрака, которые шли вслед за всеми этими людьми, крича «Горе!» – призрак Катона, раздирающего свои внутренности, и призрак Гнея Помпея с собственной головой в руках.
Это верно, что Цезарь имел Рим и весь остальной мир своими вассалами; но было бы слишком, если бы он расплачивался с остальным миром за счет Рима.
Впрочем, постойте: есть один человек, который может составить нам представление о положении, в каком пребывал весь Рим целиком, – это Цицерон; Цицерон, представитель самой римской середины.
Рядом с таким человеком, как Цезарь, чей гений делал его выше своей эпохи на целую голову, Цицерон никогда уже не станет тем Цицероном времен Катилины или времен Клодия; вот что больше всего ранит Цицерона, и всякое другое самолюбие, равное его.
Цицерон, адвокат и полководец, сам признает, что как адвокат он не намного сильнее Цезаря; стоит ли говорить о том, что как полководец Цезарь несравнимо сильнее Цицерона. Кроме того, Цицерон – сын огородника; Цезарь – сын Венеры по мужской линии, сын Анка Марция по женской.
Плебей Цицерон выбился в аристократы; но чтобы прийти к этому, какой ему пришлось проделать путь! Он может потратить на это всю свою жизнь; он не одолеет и половины той высоты, на которой остается Цезарь, всю жизнь спускавшийся к народу.
Он был принят при дворе Цезаря; но что такое Цицерон при дворе Цезаря, если там будет сам Цезарь! Цезарь напрасно будет подходить к нему, брать его за руку, оказывать ему честь своим объятием: Цезарю всегда придется наклоняться, чтобы обнять Цицерона.
Как далек этот Цицерон, затерявшийся среди придворных Цезаря, от того Цицерона, что восклицал: «О счастливый Рим, рожденный под моим консулатом!»
Так что же делает Цицерон? Он дуется; он думает, что удаляясь от Цезаря, он вновь обретет свое прежнее величие. Как
Цицерон пытается развлечься; он пирует с Гиртием и Долабеллой; с тем Долабеллой, которого он поносил последними словами. Он дает им уроки философии; те, в обмен на это, дают ему уроки гастрономии.
Все это происходило в доме Кифериды, греческой куртизанки, бывшей любовницы Антония, которую тот прогуливал по городу, усадив рядом с собой на колесницу, запряженную львами.
Но, увы! он больше не защитник, не покровитель, он никому больше не советчик.
Между тем в это самое время умирает Туллия, и Цицерон носит сразу два траура: траур по своей дочери и траур по свободе.
Он воздвигает храм в честь Туллии и, чтобы о нем заговорили, пытается задеть Цезаря, написав восторженный панегирик Катону; но Цезарь довольствуется тем, что публикует Антикатон и, отправляясь выигрывать сражение при Мунде, посвящает Цицерону два тома по грамматике.
Согласитесь, это невезение.
Ну что ж, история Цицерона – это история любой личности, раздраженной тем, что Цезарь поднялся выше их голов, и заставил все головы склониться, не срубив ни одной.
И, тем не менее, происходит одно странное явление, из-за которого победитель почти так же печален, как и побежденные.
Помпей, чванливый, своенравный, неверный друг, нерешительный политик, посредственный, наконец, человек, – Помпей имеет клиентов, почитателей, фанатиков; эти клиенты, почитатели и фанатики – люди более значительные, чем он сам: это Катон, Брут, Цицерон; Цицерон в особенности испытывает к нему то увлечение, которое испытывают к капризной и ветреной любовнице; он хочет восхищаться Цезарем, но может только любить Помпея.
И теперь взгляните на Цезаря: кто его клиенты? Кучка мерзавцев: Антоний, грабитель, пьяница, распутник; Курион, несостоятельный должник; Целий, сумасшедший; Долабелла, мечтающий об отмене долгов, зять Цицерона, заставивший свою жену умереть от горя. Только ставленники, но не друзья! Антоний и Долабелла сговорятся против него; он не решится ходить без эскорта мимо дома последнего: почитайте письма Аттика. И все они кричат, все они ругают, все они позорят его. Милосердие Цезаря утомляет этих авантюристов; пролить немного крови было бы только к лучшему!
Цезарь знает, что на его стороне нет ничего хорошего, кроме него самого. После того, как он был демагогом, бунтарем, распутником, расточителем, Цезарь делается цензором, блюстителем нравов, консерватором, экономом.
Разочаровавшись в своих собственных друзьях, кем он окружает себя? Помпеянцами. После того, как он их победил, он их простил; после того, как он их простил, он осыпал их почестями: он назначил Кассия своим легатом; он сделал Брута наместником Цизальпинской Галлии; он сделал Сульпиция префектом Ахеи. Все ссыльные постепенно возвращаются и снова занимают положение, которое они занимали до гражданской войны; если вдруг возвращение того или иного проскрипта наталкивается на какие-нибудь трудности, Цицерон оказывается тут как тут, и устраняет их.