Цезарь (др. перевод)
Шрифт:
– Я уже вижу, – сказал он, – как десять легионов спускаются с Альп и приближаются к Риму. Граждане, облачимся же в траур!
И сенат постановил, чтобы Рим облачился в траур. – Славный сенат!
И Рим надел траур. – Бедный Рим.
Глава 52
Тем временем прибыли письма от Цезаря.
Он выдвигал новые предложения; – поскольку, нужно отдать Цезарю справедливость, в этом споре между ним и Помпеем он действовал очень сдержанно. – Он предлагал покинуть армию, при условии, что ему оставят управление Цизальпинской Галлией и Иллирией вместе с двумя легионами, пока
Помпей отказался оставить ему легионы. – Эти легионы составляли почти двадцать тысяч человек. Цицерон возвращался из Киликии. Он хотел, прежде всего, мира. Он просил Помпея не быть столь суровым к Цезарю, потому что излишняя суровость должна будет довести его до крайности. Но Помпей ответил, что довести Цезаря до крайности – это и есть его главное желание, потому что тогда с ним быстрее будет покончено.
Цицерон снова возразил ему, напомнив о решениях народа, об армии, отправленной в Сирию, и о том, что гражданам запрещено вновь поступать на военную службу к Помпею.
– С чем вы будете воевать против Цезаря? – спросил он.
– Что ж! – ответил Помпей; – стоит мне только топнуть ногой, и из земли появятся солдаты!
Цицерон наконец склонил Помпея согласиться на требования друзей Цезаря, которые пошли на новые уступки.
Вместо того, чтобы сохранить за собой два легиона, Цезарь довольствовался шестью тысячами человек.
– Быстро предложите это сенату, – сказал Цицерон Антонию. – Помпей согласен.
Антоний побежал в сенат и вынес это предложение. Но консул Лентул наотрез отказался от него и выгнал Антония и Куриона из сената.
Антоний вышел, осыпая сенаторов проклятиями; затем, решив, что для Цезаря настал момент поставить на карту все ради всего, он вернулся домой, переоделся в платье раба, убедил Куриона и Квинта Кассия сделать то же самое, и втроем они выехали на взятой внаем повозке из Рима, чтобы добраться до Цезаря и доложить ему обо всем, что произошло.
Цезарь был в Равенне, где при нем был только тринадцатый легион, когда прибыли трибуны. Он не ожидал подобной удачи. За него уже была сила, почти было право; Курион, Антоний и Квинт Кассий принесли ему законность.
Как только они заметили вдалеке солдат, Антоний закричал:
– Солдаты! Мы народные трибуны, изгнанные из Рима. В Риме нет больше порядка; трибуны не имеют больше свободы говорить; нас изгнали, потому что мы стоим за справедливость, и вот мы здесь.
Прибежал Цезарь. Он не мог поверить в подобное счастье. Он встретил Куриона, Антония и Кассия с распростертыми объятиями, и в ту же минуту поручил им командование войсками.
Он ждал лишь этого случая, чтобы отомстить за оскорбления и неблагодарность, которые вот уже полгода его принуждали пить полной чашей.
Прибавьте ко всему тому, что мы рассказали, что Марцелл и Лентул лишили жителей Неокома права гражданства, которое Цезарь недавно пожаловал Галлии. Кроме того, в присутствии консула Марцелла высекли одного из сенаторов; и когда тот потребовал, чтобы ему, по крайней мере, объяснили причину подобного оскорбления, Марцелл ответил, что довольно и того, что такова его воля, и что те, кто недоволен им и Римом, могут отправляться жаловаться Цезарю.
Чаша переполнялась.
Это было положение Бонапарта в Египте, которого ежедневно оскорбляла Директория. Аналогия получается полной, включая Помпея. Французского Помпея звали Моро. [54]
54
Жан
Не следовало терять ни минуты. У Цезаря было с собой только пять тысяч человек пехоты и триста конницы.
Но он рассчитывал на тех солдат, которых пошлют против него, и которые раньше служили под его началом; он рассчитывал на своих ветеранов, которым он дал отпуск, отправив их в Рим на голосование; и на те два легиона, что он отдал Помпею, каждый человек из которых, уходя, получил от него по сто пятьдесят драхм; и еще, кроме всего этого, он рассчитывал на свою удачу.
Они собирались начать с захвата Аримина, крупного города в Цизальпинской Галлии; вот только при этом следовало не развязывать большого побоища и пролить как можно меньше крови; значит, это нужно было сделать внезапно.
Поэтому Цезарь приказал своим капитанам и солдатам взять только мечи; после чего он поручил командование армией Гортензию, провел день, наблюдая битву гладиаторов, незадолго до наступления ночи принял ванну; после ванны он отправился в обеденный зал и пробыл там некоторое время со своими сотрапезниками, приглашенными на ужин; где-то через час он поднялся из-за стола, радушно предложил гостям продолжать угощаться, пообещал им скоро вернуться, вышел, сел в наемную повозку, и отправился не по той дороге, которой должен был держаться; его факелы погасли, он сбился с пути, проблуждал всю ночь, нашел проводника только к утру, добрался, наконец, до своих солдат и капитанов, которым он назначил встречу в условленном месте, повернул в сторону Аримина и очутился перед Рубиконом – маленькой речкой, тонкой струйкой воды, знаменитой сегодня наравне с самыми полноводными реками, которая служила границей между Цизальпинской Галлией и собственно Италией.
Мануций утверждает, что видел там такую надпись: «Пусть через эту реку Рубикон никто не перейдет со знаменами, оружием или солдатами».
И в самом деле, на одном из ее берегов Цезарь был императором; на другом он будет просто мятежником. Так что он остановился, оробев от мыслей, которые завладели его разумом.
Неподвижно застыв на одном месте, он провел долгое время, обдумывая разные решения, приходившие ему в голову, взвешивая на весах своего опыта и своей рассудительности разные стороны своих замыслов. Затем он призвал своих друзей, и среди других Азиния Поллиона, и нарисовал перед ними все бедствия, которые последуют за переходом через эту реку; и как человек, который имеет право заранее требовать суда над своими решениями, он вопрошал потомков, как они оценят этот его шаг.
Играл ли Цезарь, или был искренен? Некое чудо, несомненно, подготовленное им, положило конец его сомнениям.
В тот самый миг, когда он, уже посовещавшись со своими друзьями, воззвал к солдатам, говоря им:
– Соратники, есть еще время, мы можем повернуть назад; но если мы перейдем эту реку, остальное будет решать оружие!
В этот миг, как мы уже сказали, на берегу реки показался вдруг необычайного роста человек, играющий на флейте.
Изумленные солдаты приблизились к великану. В числе этих солдат был один трубач.