Чабор

Войтешик Алексей Викентьевич

— Мне угодно…, — продолжал он, — чёрт! Я не знаю, что мне угодно.

— Но, господин, — прогнусавила в ответ Шайка, — сейчас зима и…

— Заткнись! — вспылил Бардак. — Я не хочу слышать ни о зиме, ни о том, что в это время всегда бывает так. Ты хоть представляешь, сколько таких же зим я уже пережил? Сотни! И всегда одно и то же. Ведь жизнь не кончается зимой?

— Но, хозяин…

— Что «хозя-а-ин»? Запавету, небось, его подданные зимой скучать не дают?

— Не думаю, что занятия Запавета придутся Вам по душе, повелитель.

— А я тебя не для этого …«думаю» держу.

Шайка непонимающе пожала коростливыми плечами:

— Что хочет повелитель? — снова завела она свою старую песню, намеренно добавляя к противной гнусавости капельку раболепства, которое, по её мнению, никогда не помешает при общении с царём Темнолеса.

Тот, чувствуя в голосе слуги приятную нотку, заметно поостыл:

— Повелитель хочет… развлечься, поговорить. Где Вурдал? Что с ним? Почему не приходит? Давай, расскажи мне…

— Повелитель, — охотливо, но с нескрываемым беспокойством ответила Шайка. — Вурдал ни с кем не говорит о своих делах. Никому не известно, где он сейчас.

Бардак вздохнул:

— Плохо. А если он мне срочно понадобится?

— У хозяина есть Волшебный рог.

— Вот дурища-то! — рассмеялся царь. — Ведь сбежится весь Темнолес, а мне нужен только один Вурдал…. Рог. А ты мне на что? Я сам должен всех искать, следить за ними?

— Воля Ваша, повелитель. Я разыщу Вурдала. — Шайка поклонилась, собираясь отправиться выполнять приказ.

— Стой! — остановил её Бардак. — Тебе до самой весны его не найти. Пока ты на своих кривых культях доскачешь…

Вконец захандривший царь снова шумно и глубоко вздохнул. Его злые желтые глаза лениво уставились на огромный дубовый трон, возвышающийся, словно скала, посреди тёмной царской пещеры.

Да, он был царь. У него было царство, слуги, придворные, богатство, власть. Единственное, чего у него сейчас не было, это желания заниматься чем-нибудь привычным, а в такие моменты Бардак был просто страшен.

— А скажи мне, Шайка, что слышно в лесу? — со слабой надеждой на развлечение спросил царь, тяжело усаживаясь на трон и всем своим видом указывая на древность своих суставов и их плачевное состояние. Его лицо выражало немыслимые муки, и только глаза царя Темнолеса говорили о том, что всё это просто игра. Вопрос «что слышно в лесу?» — являлся лишь пищей для не в меру разыгравшейся хандры. В лесу всегда что-нибудь «было слышно», даже зимой.

Шайка, как обычно, выждала момент, когда хозяин усядется поудобнее, после чего неспешно начала выкладывать все известные ей новости из Светлолеса и Темнолеса. Десятки ссор, небылиц, различных слухов, споров, а на десерт что-нибудь эдакое, невероятное с точки зрения Шайки, и этот самый «десерт» всегда был наиболее ожидаем хозяином.

Так было и сегодня. Шайка привычно выложила всё, что только слышала за последнее время, и в конце, как-то невзначай, она упомянула о том, что в Светлолесе был какой-то маленький переполох, но ей, дескать, и самой не ясно, откуда там ветер дует, в общем, что называется, просто напустила туману. Так же вскользь она заметила, что этот шум появился как отголосок того шума, что был у Ямаловых камней, а уж там был не просто шум, а настоящий гром.

Когда же цепь повествований глупой рабыни снова начала переходить на ссоры белок и синиц, хозяин с лёгкой тенью заинтересованности стал расспрашивать у неё в деталях о странном громе на Ямаловых камнях. На все вопросы своего господина Шайка, снова не вдаваясь в подробности, ответила, что новости, принесённые на хвосте сорокой, не стоят его высочайшего внимания. Однако Хозяин был настойчив:

— Постой, не трещи, — жёстко остановил Бардак непрекращающуюся болтовню Шайки. — Повтори, что там за шум был у Ямала?

— Ну, — снова начала Шайка, — стоит ли доверять?

— Да сколько же раз я буду ещё спрашивать? — начал выходить из себя царь Темнолеса. — Ты забываешься, мохнатое чучело!

Насмерть перепугавшаяся Шайка едва смогла открыть рот:

— Э-э-э, мои достоверные источники…. Ну, белки, сороки…

— Короче…

— В общем, говорят, что-то вроде грозы там было, где-то под вечер, — промямлила полуживая Шайка, подозревая, что вышеуказанная «гроза» назревает уже в этом тронном зале.

— Вроде чего?! — Леденящим душу тоном, переспросил Бардак.

— Грозы, — тихо шепнула слуга, предчувствуя трёпку.

Царь убрал руку от раскалывающейся от боли головы и медленно откинулся на спинку трона:

— …Если я что-то в чём-то понимаю, — сжимая в злобе зубы и начиная шипеть, произнёс он, — то на дворе у нас начало зимы, …так?

— Ну, если доверять слухам, — оттягивала расправу Шайка, — э-э-э, и к тому же снег, знаете ли, такой… белый, как никогда. Я люблю, когда снег, вернее, не люблю. Конечно же, нет…, за что ж его любить?..

— Я у тебя спросил… — тихо зарычал Бардак.

— В общем да, зима, снег, мороз… у-ух! — затараторила мохнатая бестия, перебивая самого Хозяина, а уж этого никак нельзя было делать. Лицо самодержца стало чернеть:

— Так ответь мне тогда, какая гроза может быть зимой?!

— Уж-ж-ж, — зажужжала как муха Шайка, — дажже и не знаю, повелитель… Возможно, в небе что-то перепуталось или заблудилась там… гроза эта. Знаете, ведь там, в небе, деревьев нет, всё одинаково, вот она и заблудилась …эта, как её там?

— Ах ты, тупая тварь! — Бардак сорвался с места, схватил свою деревянную клюку и принялся колотить завравшуюся рабыню, выкрикивая всевозможные проклятия в её адрес.

Покорно принимая хозяйские побои, та визжала, охала, хотя и не напрягалась чрезмерно в своём желании удрать от этих жёстких и прицельных ударов. Даже её скудный умишко понимал, что повелителю просто нужно «спустить пар», а проклятая гроза, будь она неладна, стала только предлогом для этого.

Бардаку, в свою очередь, очень нравилось воспитывать Шайку подобным образом. Это происходило довольно часто, причём вскипающий яростью царь почти всегда бил её даже не из желания изменить или воспитать. Просто звук от удара клюки по мохнатому и глупому существу был притягательно глух и комичен, а что касалось болезненных кривляний Шайки, то в данном случае они только подливали масла в огонь…