Чакра Фролова
Шрифт:
– А ты говорил «нет», – тихо сказал Криницын и приказал рядовым Мошкину и Кузнецову взять немца, но без лишнего шума.
Те осторожно направились к ничего не подозревающему Губе, выставив вперед штыки.
– Что-то небрит для немца-то, – сказал Муха. – И форма, как на пугале, сидит.
– Разберемся, – хмыкнул Криницын. – А ты, лейтенант, бери Захарченко, пусть он покажет, где у них тут комендатура. А потом начинайте обрабатывать дома.
– Языков брать?
– Ну, это как получится. У меня приказ деревню освободить. Так что патронов можешь не жалеть.
Муха кивнул майору и повел за собой большую часть роты.
Тем временем Трофимов решил, что ждать дольше нечего. Рельса бродил туда-сюда и уходить явно не собирался. Трофимов жестом приказал одному из Дергуновых «снять» немца, поскольку Дергунов-младший считался в отряде лучшим стрелком.
– Как снимем этого, сразу бегом вперед, – сказал Трофимов остальным.
Дергунов приладил к плечу деревянный приклад винтовки и стал целиться. Снять такую малоподвижную мишень показалось ему делом плевым, однако эта уверенность его и подвела. В тот момент, когда его указательный палец начал медленно, но верно давить на спусковой крючок, Рельса вдруг радостно вскрикнул и резко нагнулся – видимо, нашел какую-то важную улику. Дергунов не сумел в последнюю секунду сдержать крючок. Механизм пришел в действие, и раздался выстрел. Рельса почувствовал, как что-то чиркнуло и обожгло правое ухо. Обладая большим опытом в делах, где на кону стояла жизнь, он не стал терять время и озираться, а сразу рванул в сторону деревни, крича на ходу что-то про шухер. Дергунов выстрелил ему в спину, но снова промахнулся.
– Эх, блять, Дергунов, – выругался Кантюков. – Вильгельм Телль хренов.
– Вперед, ребята! – крикнул Трофимов, и партизаны, вскочив на ноги, побежали к пригорку. Последним бежал хромой Кузьмин.
Спящий у телеграфного столба Губа, хоть и выпил с вечера, но сон имел чуткий. Услышав выстрелы, он дернулся и открыл глаза. В паре метров от него стояли два красноармейца, один из которых сжимал в руке нож. За их спинами виднелись еще солдаты, наблюдавшие за этой сценой издалека. Спросонья разбираться, в чем дело, Губа, ясное дело, не стал.
– Аа, обложили гады! – завопил он и быстро передернул автомат. После чего, не целясь, полоснул перед собой стрекочущей очередью.
Мошкин и Кузнецов приняли на себя большую часть пуль и тут же рухнули на землю. Зацепило и нескольких солдат, стоявших сзади. Остальные оказались явно не готовы к такому повороту.
Воспользовавшись смятением солдат, Губа молнией метнулся к ближайшему плетню с воплем: «Шухер, пацаны! Тикаем!» Сиганул через изгородь и исчез.
– Вперед! – зычно выкрикнул Криницын и побежал за Губой.
Солдаты, ощерившись винтовками, рванули за командиром.
В это время на другом конце улицы появился запыхавшийся Рельса, который уже понял, что дело – швах. Сначала метнулся в сторону комендатуры, чтобы предупредить Шныря, но, увидав бегущих к комендатуре солдат во главе с Захарченко, передумал – «самому когти надо рвать, а не людей поднимать». Он побежал огородами, не разбирая дороги и путаясь в густой сорной траве, но через пару минут наткнулся на солдат. Четверых ему удалось уложить на месте автоматной очередью, но пятый метким выстрелом попал Рельсе в шею, и тот рухнул оземь, забившись в предсмертной агонии.
В этот момент в деревню ворвались партизаны. Стрельба в деревне и крик Губы только подстегнули их. Они посчитали, что их просто засекли и теперь пытаются поднять тревогу.
Шнырь, как и большинство уголовников, спал чутко, поэтому, услышав первые выстрелы, тут же вскочил и принялся натягивать штаны. В эту секунду подкравшийся к комендатуре Захарченко, наконец, исполнил свою заветную мечту и метнул гранату во двор. Раздался оглушительный взрыв, и стоявший у крыльца мотоцикл, подхваченный взрывной волной, подпрыгнул и завалился набок. В доме высадило окна, обдав пригнувшегося Шныря осколочным дождем. Помидор с Лешим даже крикнуть не успели – Помидору взметнувшийся камень разоротил череп, а контуженный взрывом и ослепший от впившейся в лицо земли Леший принялся беспорядочно палить по забору из пистолета. Но через пару секунд и его уложила пуля меткого Захарченко. Выждав пару секунд, пока утихнет стрельба, Шнырь схватил пистолет, пару гранат и полез в окно.
Тем временем отряд Трофимова пробежал по главной улице мимо телеграфного столба. У дома Клима они наткнулись на солдат во главе с Захарченко. Эта встреча все и решила. Трофимов, увидев советских солдат, растерялся. Растерялись и солдаты, увидев гражданских с оружием. Тут бы и замереть им и разобраться в ситуации, но Захарченко, повернув голову, встретился глазами с Кузьминым. Бывшие разведчики мгновенно узнали друг друга.
– Вот он, гад! – заорал Захарченко и принялся палить по партизанам. Те бросились врассыпную. После чего ответили из-за кустов, оград и плетней таким же беспорядочным огнем.
– Это ж наши, – удивлялся Трофимов, продолжая, однако, выискивать глазами наиболее нерасторопные мишени.
– А чего по нам палят, раз наши? – возмутился Кузьмин. И, подумав, добавил: – Нет, не наши это. Перебежчики. Оттого и в форме нашенской. Точно говорю. Дезертиры-предатели.
Между партизанами и красноармейцами завязалась такая отчаянная перестрелка, что выпрыгнуший из дома Шнырь заметался, не зная, куда бежать. Решил уходить огородами. Но у плетня на заднем дворе нарвался на солдат под командованием лейтенанта Мухи, которые затем и обходили дом, чтобы отрезать отходные пути. Недолго думая, Шнырь швырнул обе гранаты и тут же побежал, пригибаясь и на ходу подтягивая брюки, в обратном направлении, в сторону улицы. За спиной один за одним шарахнули взрывы. Но, видимо, положило не всех, поскольку за спиной тут же раздались хлопки винтовочных выстрелов. На улице же в это время продолжалась кровопролитная перестрелка между партизанами и солдатами. Шнырь решил, что сумеет проскочить, но ошибся. Едва он выскочил за калитку, как его фигура привлекла внимание как первых, так и вторых. Шквальный огонь обрушился на уголовника, и, изрешеченный пулями, он повис на заборе, не успев даже охнуть. Затем медленно сполз на землю, шкрябая небритой щекой по заусеницам крашеного дерева. Но был еще жив, потому что тихо пропел шепотом себе под нос:
– В далекий край товарищ у…
И затих.
– Положат нас тут! – крикнул Трофимов Кантюкову, но тот только чертыхнулся, продолжая отстреливаться.
– Слышь, начальство, – обернулся к командиру Кузьмин. – Если выживешь, передай Оле, что я ее люблю.
– Да передам, передам, – отмахнулся Трофимов. – Дай выжить сначала.
– А вы сразу воон туда рвите, – сказал Кузьмин, мотнув головой в сторону большого куста сирени, – там тропинка, авось к лесу выведет.
– Это ты к чему?! – удивился командир.
– Беру огонь на себя! – неожиданно завопил Кузьмин и, прежде чем Трофимов успел остановить его, побежал, хромая, по улице.
Красноармейцы стали палить по движущейся мишени, но Кузьмин, несмотря на хромоту, так резво прыгал из стороны в сторону и припадал к земле, что пули, казалось, никак не могли разгадать логику его хаотичных движений.
Трофимов немедленно отдал приказ отступать к указанному кусту. Сам побежал последним, прикрывая собой остальных. Но не добежав до куста, почувствовал, как в спину впилась пуля, и рухнул, раскинув руки и подминая под себя ветки давно отцветшей сирени. Словно пытался то ли обнять этот куст, то ли собрать самый большой букет в мире.