Чародей звездолета «Агуди»
Шрифт:
– Мне платят не за добрые слова.
Через неделю, когда Карашахин в очередной раз появился с бумагами, я поинтересовался не без ехидства:
– Ну что там с судом шариата? Я имею в виду, у кобызов?
Он остро поглядел мне в глаза.
– Вы оказались правы, предложение не прошло. Там, на месте. Нам не пришлось вмешиваться, напоминать о федеральном законе и прочих неприятных вещах. Однако, господин президент, активность этих группировок все же набирает обороты. Группа «Воины 30 ноября» вообще потребовала автономии Рязанской области.
– Это самая экстремистская группировка?
– Вы как в воду смотрите,
Я отмахнулся:
– Тут не надо быть особо прозорливым. Кто еще предложит, кроме самых осумасшедшенных?
Он слегка поклонился:
– Мир сумасшедшеет, господин президент.
– Но не до такой же степени?
– Будем надеяться, господин президент. Впрочем, вы сами говорили…
Я проворчал:
– Говорил, но я, как бы это, предостерегал! Накаркивал. Чтоб не случилось.
– Будем надеяться, – повторил он, – что не накаркали…
– Надеяться? – отмахнулся я. – Вы бы неплохо в поповской рясе смотрелись. Политики не надеются, они люди трезвые.
Он уставился на меня ничего не выражающими рыбьими глазами.
– И что вам подсказывает ваша трезвость, господин президент?
– Всеволод Лагунович, – сказал я проникновенно, – меня избрали всенародным голосованием. Это значит, что я – выразитель мыслей и чувств ста сорока миллионов россиян. Объясняю на пальцах, раз уж вы не желаете вылезать из танка: то, что говорю или чувствую я, то же самое говорят и чувствуют сто сорок миллионов. Потому мне не требуются дорогостоящие опросы общественного мнения, чтобы узнать, что и как думает Россия. Мне не требуются даже подсказки специалистов, как мне поступить, чтобы быть понятым народом! Как бы я ни поступил, так бы поступил усредненный россиянин. Потому я сейчас просто отмахиваюсь от ваших нелепых предостережений. И вся Россия в моем лице отмахивается.
Он кивнул, сказал тем же неприятным базаровским голосом:
– Вам бы еще напиться, господин президент, чтобы уж совсем в выразители облика России. А завтра на службу с побитой мордой, порванной рубахой и помадой на воротнике. Уверен, на очередных выборах победили бы с треском!
– Увы, – сказал я, – я уже отпрезидентился. Хотя почему «увы»? Жизнь не заканчивается…
Я прислушался, тяжелая дверь отсекает все звуки, однако Карашахин заметил:
– Громов уже прибыл. Военный человек, а такая неточность, приходит всегда раньше. Зачем?
Я отмахнулся:
– Да просто раньше. Зачем всегда искать ответ на вопрос «зачем»? Зови, у меня к нему пара вопросов.
Карашахин вышел, вернулся уже с двумя, следом за Громовым вошел Павлов, свежий, бодрый, хищный, мокрые от легкого дождика волосы стоят торчком, остроконечные уши блестят, как покрытые пленкой.
Он крепко и энергично пожал руку, в глазах смех.
– Чего такой печальный образ? Еще Россия не погибла!
– Да вот Карашахин кобызами достал, – пожаловался я. – Везде у него кобызы… В Ставрополье обещают засуху, я уже знаю, что Громов отыщет в этом происки юсовцев, Новодворский – косорукость и пьянство русских, а Карашахин – кобызскость…
– Кобызскость, – одобрил Павлов, – это хорошо. Или кобызность?.. Потом утрясется.
– Считаете, что будет чему утрясаться?
Павлов взглянул остро, будто кольнул шилом.
– А почему нет? Россия как территория – лакомый кусок. Тем более что в мире пока еще доминирует, хотя бы на бумаге, юсовское определение, что человек свободен селиться везде, где изволит! И никакие местные законы и обычаи тому не помеха, ибо если они против, то это следствие
Карашахин слушал с интересом, Громов тоже, кивал. В кабинет вошли Новодворский, Забайкалец и Сигуранцев. Новодворский сразу поморщился, эстет хренов, Павлов покосился на него недобрым глазом.
– Но в то же время, – продолжил Павлов, чуть повысив голос, – отдельные общества уже встали на защиту своих интересов. Интересов общества, что есть всего лишь совокупность отдельных интересов составляющих это общество людей. У них нет законов, они сами почти вне закона, но они борются, чувствуя инстинктивно свою правоту, понимая свое право на защиту своих общин, регионов, стран, что бы там ни говорил заокеанский жандарм.
– Ах-ах, – сказал Новодворский. – Жандарм, прямо-таки жандарм!.. Рукописи не горят, дорогой Глеб Борисович, не знали? Андрей Дмитриевич Сахаров – совесть нации – с вами бы не согласился! Пастернак – великий поэт – сказал бы, что Россия ответит за все…
– А Сергей Адамович Ковалев – спаситель России, – добавил Павлов, – знаем-знаем, слыхали. И о нашем преступном режиме слышим. Так вот среди народов, что пытаются защититься от заокеанского жандарма, и возникают «экстремистские» организации и движения, в которых экстремисткости только то, что хотят жить чисто и нравственно, не позволять детям и соседям превращаться в гомосеков, наркоманов, хотят оградить свою общину от наплыва «чужих»… Кстати, а почему не имеют права? Почему наркоман и спидоносный негр из глубин Африки имеет международное право… подумайте, слово-то какое!.. имеет право поселиться посреди, скажем, Цюриха и проповедовать там однополую любовь, а община не имеет права даже на такую малость, как хотя бы повесить?
– Вы хотели, – сказал с недоумением Новодворский, – сказать «выселить»?
– Ну да, а я как сказал?
Сигуранцев и Забайкалец сдержанно хохотнули, на бледных губах Громова и Карашахина появилось подобие улыбок.
– Сказали то, что сказали, – заметил Новодворский, – пожалуйста, продолжайте. Ваша оговорка сказала больше, чем вся пламенная речь.
Карашахин с ехидной улыбкой достал наладонник и постучал по клавишам: собирает оговорки политических деятелей, потом вешает на своем сайте. И хотя скрывает, что сайт принадлежит ему, зарегистрировал под ником, но все в мире оставляет следы, он слишком наивен, если думает, что в электронном мире что-то можно скрыть.
– Но сейчас, – продолжил Павлов, он с подозрением поглядывал на Карашахина и слова строил тверже, строже, приглядывая за ними, чтобы не разбежались, как бараны, – сейчас смутное недовольство наконец-то прорвалось. Везде берутся за оружие. Правда, здорово запоздали, ибо эти негры, арабы, турки, поселившиеся в Европе и размножающиеся бешеными темпами, тоже берутся за оружие. Сейчас уже встал вопрос: останется ли Европа за белой расой или же станет анклавом исламских государств, где белое население окажется сперва в изолированных поселениях, потом в гетто, а затем их будут использовать лишь для жертвоприношений?