Чародей
Шрифт:
Мерикара оставалась у его кровати, меняя повязки и смазывая рану мазью, которую приготовил Таита. Когда Мерену становилось лучше, она пела ему и сообщала все новости города и войск. Она играла с ним в бао и составляла стишки и загадки, чтобы развлечь его. Когда рана опять открывалась, она кормила и купала его будто ребенка и гладила по пропитанным потом волосам, пока он не успокаивался. Ночью она спала на полу у его кровати, немедленно просыпаясь всякий раз, как он начинал метаться или говорить в бреду.
Она узнала его тело так подробно, будто он был ее ребенком. Она чистила ему зубы зелеными ветками акации, разжевывая их концы в жесткую щетку собственными маленькими белыми зубами. Она укладывала ему волосы, расчесывая их, пока они не выросли достаточно, чтобы их снова можно было заплести в косу. Она подрезала ему ногти, и узнала и полюбила форму его пальцев, покрытых мозолями от рукоятки меча и поводьев колесницы. Без малейшего отвращения она вычищала серу из его ушей и засохшую слизь из ноздрей. Пользуясь своим гребешком из слоновой кости, она расчесывала мягкие темные волосы, росшие густыми кустами у него под мышками, вьющиеся на его груди и в низу его живота.
Каждое утро она обмывала все части его тела, каждую складку, плоскость и выпуклость его крепких мускулов – и горевала, когда его плоть начала стаивать с него в лихорадках и сквозь нее проступили кости.
Сначала она отводила глаза от его мужских частей, когда мыла их, но скоро это стало казаться ей ханжеством. Тогда она взяла их в ладони и рассмотрела. Их вид вызвал в ней нежность и сострадание. Они были такие мягкие и теплые, кожа на них такая гладкая и безупречная. Затем ее чувства изменились, когда она осторожно отодвинула кожу назад, как научила ее Минтака, и показался розовый кончик, шелковистый, словно лепесток олеандра. Он стал напрягаться и раздуваться в ее руке, и вот уже она едва могла обхватить его большим и указательным пальцами. Когда это произошло, она ощутила странное замирание дыхания и тепло в самых неожиданных частях собственного тела.
Однажды ночью ее разбудил лунный свет из окна, который лежал на каменном полу палаты будто брусок серебра. На мгновение ей показалось, что она в своей спальне в речном дворце в Фивах, но затем она услышала затрудненное дыхание Мерена и несвязные крики, вызванные кошмаром, и с волной страха все вернулось к ней. Она нагишом вскочила со своего тюфяка у ложа больного и бросилась к нему.
Когда она зажгла лампу, то увидела, что глаза Мерена широко открыты, но незрячи, и что лицо у него пепельно-серое и перекошенное, на губах белая пена, а тело блестит от испарины. Он так сильно метался на смятых льняных простынях, что она испугалась, не поранится ли он еще больше. Она поняла, что это кризис, о приближении которого ее предупредил Таита.
– Таита! – закричала она. – Пожалуйста, ты нам срочно нужен. – Келью Таиты отделял от них внутренний двор, и Маг всегда спал с открытой дверью, так что мог услышать ее зов.
– Таита! – снова крикнула она и бросилась Мерену на грудь, чтобы удержать его. Затем она вспомнила: Маг вместе с Нефером и отрядом колесниц уехал в пустыню с какой-то таинственной целью и маловероятно, что они быстро вернутся. Она подумала позвать Минтаку, но ее комната была в другом конце древнего дворца, и она не осмелилась оставить Мерена.
Она была одна. Она поняла, жизнь Мерена в ее руках, и при этой мысли почувствовала, что паника утихла. Ее место заняла холодная решимость. Она легла рядом с ним и крепко удерживала его, шепча слова поддержки и успокоения. Через некоторое время он успокоился, и она смогла ненадолго оставить его. Она пошла к сундуку около окна, нашла в нем пузырек, который оставил для нее Таита, смешала его жгучее содержимое с вином и нагрела на жаровне, как научил ее Маг.
Когда Мерикара поднесла кубок к губам Мерена, тот попробовал отказаться, но она заставила его пить. Когда чаша опустела, она нагрела воду и смыла пот с его лица и пену с губ и собиралась обмыть его тело, но тут внезапный приступ обрушился на него, и он начал дрожать и стонать. Ее страх вернулся с полной силой. Она бросилась к Мерену и отчаянно вцепилась в него.
– Не умирай, мой дорогой, – взмолилась она и произнесла более твердо: – Я не позволю тебе умереть. О Хатор, помоги мне. Я вытяну его назад из подземного мира собственными руками. – Она знала, что попала на поле сражения, и билась вместе с Мереном, собрав все силы и добавляя их к его силам. Когда она почувствовала, что он обмяк в ее руках и его залитое потом тело начинает остывать, она закричала: – Нет, Мерен, вернись! Вернись ко мне. Ты не можешь уйти без меня.
Она прижала рот к его губам и попыталась вдохнуть в него собственную жизнь. Внезапно он шумно выдохнул, освобождая легкие, и она подумала, что все кончилось. Она обняла обеими руками его исхудавшую грудь, а когда ослабила объятие, он сделал шумный вдох, затем другой, и еще один. Трепет его сердца превратился в сильные, размеренные удары, которые Мерикара ощущала своим телом.
– Ты вернулся, – прошептала она. – Ты вернулся ко мне.
Он все еще был холоден, и, когда задрожал, она обхватила обеими руками его грудь, а обеими ногами – бедра, согревая его своим телом. Мало-помалу дыхание Мерена стало глубоким и размеренным, и она почувствовала, как теплая кровь вновь потекла в его жилы. Она лежала с ним, испытывая глубокое чувство завершенности, поскольку знала, что спасла его и что начиная с этой ночи он будет принадлежать только ей.
На рассвете произошло другое чудо. Она почувствовала, что его тело пробудилось, и то, что когда-то лежало мягким и маленьким в ее ладонях, теперь вновь раздувалось, прижавшись к ней, становилось огромным, твердым как кость, давило между раздвинутыми бедрами.
Она вгляделась в его лицо и увидела, что он в сознании, его глаза были темными, провалившимися в орбиты, но в них читалось такое благоговение, такая нежность, что сердце в ее груди переполнилось, и она почувствовала, что задохнется от силы собственных нахлынувших чувств.
– Да? – спросил он.
– Да, – ответила она. – Это – то, чего я хочу больше всего на свете. – Она раздвинула ноги и, полная ноющей боли внутри от потребности в нем, протянула руку, направляя его, принимая в глубины своего существа, поднимаясь с ним будто на крыльях туда, где она никогда прежде не была, и вскрикнула, когда почувствовала, что он наполнил ее горячим потоком, будто она вытянула из него в свое тело весь жар, боль и страдание, – и ощутила в Мерене глубокий покой, когда он тяжело опустился на нее и уснул.
Она тихо лежала рядом с ним, стараясь не потревожить, упиваясь звуком его дыхания и теплом худого, изможденного тела, наслаждаясь болью в том месте, где он глубоко проник в нее.
Она почувствовала, что он просыпается, и нежно поцеловала его в губы, приветствуя его возвращение. Он открыл глаза и поглядел ей в глаза, сначала с замешательством, а потом с возрастающей радостью, когда вспомнил события ночи.
– Будьте моей женой, – сказал он.
– Я уже ваша жена, – ответила она, – и хочу остаться ею до дня моей смерти.