Чароплет
Шрифт:
Глава сорок третья
В ожидании темноты Никодимус постарался отоспаться.
Пришвартовав «Королевскую пику» к валуну на вершине скалистого холма, иерофанты разделили ее надвое. Половина корабля с командой приземлилась на холме, а остальная часть крыла дрейфовала в небе на манер воздушного змея. При малейшей угрозе команда отправит заклинание вверх по привязи, и парящая в небе половина вытянет всех в воздух.
Пилоты, не отцепляя от пояса шелковых страховочных тросов, принялась разбивать лагерь: поставили короткие двухместные палатки из корабельного шелка и накрыли немудреный ужин — лепешки, сыр и вода.
Когда зашло солнце, Франческа, усевшись рядом с Никодимусом, вручила ему рунную фразу. Перевел он быстро, однако несколько помарок все равно вкралось. «Возвращайся, иначе некому будет писать мне послания с чудовищными ошибками». «За-нещт=мнм!сдоа», — протянул он ей в ответ, и следом: «Хватет ахенеи до моего возрощения?»
Рассмеявшись, Франческа кинула в него исковерканной фразой. Никодимус сделал вид, что она выбила ему глаз, — невеселая шутка, но он все равно хохотнул, громко и нервно. Хорошо, что Франческа не слышит свой однозвучный неестественный смех.
«Что, если там ловушка? — написала она. — Угодишь прямо в лапы ко второму дракону».
«Ты миня спасешь».
«Как?»
Никодимус пожал плечами.
«Чтонибудь придумешь».
Франческа состроила гримасу.
Оба ненадолго прекратили переписку. Небосклон темнел. Наконец Франческа, собравшись встать, слегка качнулась к Никодимусу, и ему померещилась в этом движении готовность напутственно похлопать его по плечу. Он резко отпрянул. Бледное лицо Франчески потемнело от обиды. Никодимуса обдало жаром изнутри — словно он разрушил что-то хрупкое и дорогое. Но тут Франческа вспомнила, чем грозит его прикосновение, и лицо ее прояснилось. «Будь осторожен!» — написала она и, получив ответный кивок Никодимуса, ушла.
Никодимус остался, запечатлевая ее в памяти — статную фигуру, длинные каштановые волосы, темные глаза…
На землю спускался вечер. Когда солнце окончательно скрылось за горизонтом, рядом возник Сайрус.
— Когда пойдешь? — спросил он коротко.
— Скоро, — не меняя позы, ответил Никодимус.
— Мы стоим тут до середины завтрашнего утра. Потом Изему нужно в Дар и на Луррикару.
— Я вернусь до рассвета либо не вернусь вовсе, — кивнул Никодимус.
— Возвращайся с ее слухом.
Никодимус поднял голову. Смотрящие на него в упор карие глаза в прорези между тюрбаном и вуалью полыхали огнем.
— Я постараюсь.
— Можно мне с тобой? — спросил Сайрус.
— Ты только помешаешь. Он нашлет на тебя афазию.
Сайрус помолчал. Потом двинулся прочь, и вдруг обернулся на полпути.
— Мне сложно объяснить, но я за нее переживаю. Неустанно. И хочу, чтобы она была счастлива.
Никодимус догадывался, что в устах Сайруса это равносильно признанию в любви.
— Я тебя понимаю.
— Хорошо. Верни ее слух, — повторил просьбу Сайрус и, выдержав взгляд Никодимуса, ушел.
Четверть часа спустя черное небо заискрилось звездами. Так ярко и чисто они горели только в саванне. Накопленное за день тепло стремительно убывало.
Когда Никодимус направился к Зеленоводному, над холмами показался черный полумесяц. Благодаря праязыку Никодимус различал каждую складку местности по слабому свечению мха на скалах и короткой пушистой травы на земле. Летучие мыши — сияющие сполохи на фоне затканного алмазами неба — шелестели вокруг, охотясь на насекомых — крошечные световые пылинки, таявшие в воздухе прямо на глазах.
Перевалив через последний холм, за которым пряталась долина Зеленоводного, Никодимус остановился проверить свои татуировки. Хтонические письмена покрывали его с ног до головы.
Спускаясь в долину, он не сомневался, что идет прямо в расставленные сети — кем, Скитальцем или Тайфоном, неважно, да и неинтересно. Демон или полудракон наверняка готовят ему сюрприз — но и у него припасены для них подарочки.
Оставив позади длинный каменный гребень, Никодимус шагнул на еще не остывший от дневного солнцепека песок. После непролазной саванны с ее птицами и прочей крупной и мелкой живностью долина казалась голой — праязыком светилась лишь трава да кряжистые дубы.
Год назад Никодимус узнал от ликантропского чарослова, что деревья эти — древние творения Химеры, гибрид растения и зверя, способный порождать ликантропские магические руны. Именно эти деревья, растревоженные когда-то новосолнечными легионами, наводнили местность пресловутыми метазаклятьями.
Никодимус подозревал, что Скиталец будет скрываться где-то за ними, но на всякий случай отправился обходить оазис по дальнему краю.
Примерно на полпути что-то невидимое клацнуло за левым плечом. Никодимус не задумываясь оторвал с правого бедра короткое режущее заклятье и всадил в обидчика. Развернувшись в цепь из десяти тысяч фраз, оно колючей проволокой оплело восьмифутовую фигуру, которая тотчас повалилась на спину.
Обидчик катался по земле, не издавая ни единого звука, только трава и песок шуршали в темноте. Потом он задергался, словно металлический болван на пружинах. Шагнув ближе, Никодимус увидел обвитую колючей текстовой проволокой носатую морду, оскаленную в беззвучном вопле от невыносимой боли.
Ликантропский призрак.
Режущее заклинание затянулось, словно удавка, и призрак рассыпался. Вспомнив клацанье за плечом, Никодимус догадался, что призрак хотел его укусить, но заразился ошибками, а потом режущее заклинание довершило дело.
Происшедшее оставило Никодимуса почти равнодушным — хотя некоторую торжественность момента он все же прочувствовал: текстовый разум, написанный, наверное, еще до того, как новосолнечные легионы прошли победным маршем по полуострову, канул в небытие. Надо надеяться, остальные населяющие долину призраки усвоят урок и не полезут на рожон.
Из темноты донесся голос — басовитый, невнятный, перерастающий в утробный скрежет. Никодимус окинул взглядом дубраву, за которой поблескивала вода. Они скользили между деревьями — кто-то на четырех лапах, кто-то на задних. Даже в неясном звездном свете их большие черные глаза блестели, словно зеркало. Никодимус насчитал двенадцать.