Час кроткой воды

Раткевич Элеонора Генриховна

– Если врачу в рассрочку отдавать и за ученье платить, меньше семнадцати монет никак не выходит. И то если жить впроголодь.

– Если надорваться, – поправила Кошка. – Учиться, не разгибаясь, есть не досыта, да еще здоровье слабое… надорвется без пути, и только.

– Тогда у меня совсем другого выхода нет. Если двадцать монет дадут…

– Даже и не думай! – отрезала Кошка. – Сгинешь впустую. Талисман, ты что молчишь?

– Думаю, – ответила Кан. – Можно бы и на другой службе двадцать взять – если в руках есть мастерство какое…

Мастерство?

Светлячок поняла, что ее дело вовсе

пропащее. Будь она не деревенской девчонкой, а уроженкой столицы, да хоть с какой-никакой выучкой, было бы о чем говорить. А она – никто. Каким ремеслом она может похвалиться? Что она такого умеет, чего не умеют десятки и сотни других? Да – сильная, да – работящая… а дальше-то что? Да таких сильных и работящих кругом – по девять на восьмерку! А уж в столице… в столице таких связками можно наваливать, как солому. А соломе в хоромах делать нечего. Соломина цветку не чета. А она уже на здешние цветы нагляделась. Куда ей до них! Вот хотя бы этих двух женщин взять. Сразу видно, что не простого полета птицы. Никогда Светлячок в своей деревне не видела, чтобы кто-то двигался так, как Кошка. Ведь за пятьдесят уже – а в том, как она ходит, как садится, нет ничего грузного, тяжелого. Светлячок хорошенькая, ей не раз говорили – но она и в подметки не годится этой женщине с ее неброской красотой привычно точных движений. Точных – и легких. Словно водомерка по воде скользит. Боги ведают, что у нее за мастерство – но простым мытьем полов и стиркой белья такой походки не наживешь, это точно. И Посредница Кан – ну, она другая совсем, и мастерство у нее не всякому с руки. И держится она, как королева с повадками доброй бабушки. С ходу и не скажешь, чего в ней больше – бабушки или королевы. Долгую надо жизнь прожить в своем ремесле, чтобы оно наложило настолько явственный отпечаток на человека. А Светлячок с ее деревенскими ухватками даже если и пообтешется со временем, никогда такой не будет. Ведь она никакому мастерству не обучена.

– Мастерство, говоришь? – почти хищно произнесла Кошка. – А ну-ка, девочка, вставай… вставай-вставай… поди сюда.

Светлячок послушно подошла.

Кошка и Талисман принялись разглядывать ее платье – так пристально, словно взглядами раздергивали его по нитке. Светлячок прикусила губу от неловкости. Конечно, никакого сравнения со столичными нарядами ее одежда не выдерживает, смешно было бы и думать иначе – но все же это ее лучшее платье!

Обе женщины переглянулись – и Кан медленно кивнула.

– Платье сама вышивала? – осведомилась Кошка.

– И шила сама, и вышивала сама, – удивленно ответила Светлячок: неужели в столице кто-то думает, что по деревням вышивальщиц нанимают? Кто бы деньги стал тратить на такое баловство! Сами вышивают, кто во что горазд.

– Поближе покажи, – изрекла Кошка и вновь впилась взглядом в расшитый полевыми цветами рукав.

– Я думаю так же, – произнесла Посредница. – Конечно, о столичных модах понятия никакого, но рука точная, глаз верный и вкус есть.

– Моды – дело наживное, – отрезала Кошка. – Этого добра она живо нахватается. Если захочет, конечно.

Светлячок затаила дыхание. Разве она может не захотеть?

– Слушай внимательно, девочка, – веско сказала Кошка. – Меня зовут Син Белая Кошка, и я старшая над служанками в доме Государева наставника Тайэ.

Светлячок еще не знала, кто из себя Государев Наставник, но ясно же, что большой человек. Неужели…

– Я имею право нанять тебя по своей воле. Пойдешь в дом ученицей швеи и вышивальщицы. Двадцать шесть монет в месяц. Выучишься – тридцать.

У Светлячка кровь от лица отхлынула и ноги враз ослабели, словно она внезапно очутилась на краю обрыва. Тридцать монет в месяц. Да она и мечтать не смела о таком богатстве!

Кошка смотрела на нее очень внимательно.

– А если челядинкой пойдешь, то сорок, – добавила она, помолчав. – Договор сроком на три года. И жалование за год дополнительно сразу на руки.

Не всякому стоит делать такое предложение – иной раз в ответ можно и схлопотать, причем отнюдь не пряников. Даже в отчаянном положении не любой согласится. Хотя и плата челядинцам идет больше, чем обычным слугам.

Когда-то челядью были только рабы. Но рабство отменили королевским указом лет уже полтораста с лишним. Теперь челядинцами были так называемые ятоу – зависимые. Нет, не рабы – но все же…

Зависимые не имели права владеть имуществом. Никаким. Даже их жалование до истечения срока договора лежало на сохранении у владельца либо передавалось родне ятоу.

Зависимые не имели права заключать сделки.

Зависимые не имели права расторгать договор, как обычные слуги.

Зависимые не имели права вступать в брак без дозволения хозяина.

А главное – зависимые не имели право на фамилию. Даже изгнанные из своего рода и не принятые в другой могли взять в храме временную фамилию. Но не ятоу. А значит, на время действия договора они были полностью лишены магической защиты. Ни духи рода, ни храмовые обереги не прикрывали их от беды.

Обычно на предложение продать себя в челядинцы люди отвечали отказом, не колеблясь.

Светлячок тоже не колебалась.

Нельзя владеть имуществом? А какое имущество ей нужно? Сыта, одета, крыша над головой есть – чего ей еще желать?

Нельзя заключать сделки? Так она и не собирается.

Нельзя самой расторгнуть договор? А зачем? Конечно, есть такие дома, что там три года за тридцать покажутся – но не стала бы Посредница Кан ее в подобный дом отпускать… и Кошка уж точно не такая!

Нельзя замуж? Ну и пускай. Нет у нее никого на примете. И не до женихов ей.

Нельзя носить фамилию? Защиту потерять? А кто защитил ее семью, когда то дерево свалилось? Кто защитил ее брата? Какие боги и духи? Где они были – спали, в кости играли, вино пили? Ну, вот пусть и дальше гуляют, где гуляли. А она и без них обойдется. Даже не так – она за них постарается. Раз уж они не уберегли брата от увечья – дальше она будет беречь его сама.

– Пойду, – сказала она и улыбнулась. – Спасибо вам.

И отдала два поклона – Посреднице Кан и Син Белой Кошке.

– Ну вот, – деланно вздохнула Син, – сходила, называется, к подруге чайку попить. И кто бы мне сказал, как это так повернулось…

– Сходила, называется, к подруге чайку попить, – посмеивалась старуха Син. – И кто бы мне сказал, как это так повернулось, что я вместо чаепития госпожу себе купила?

– За сорок серебряных монет в месяц, – поддержала ее Дама Тайэ.