Час кроткой воды
Шрифт:
Вот только эта была совершенно особенная ерунда.
Ни стряпуха, ни судомойка не обращали на его каракули никакого внимания. Известное дело – стесняется молодой человек, не знает, куда руки девать, вот и калякает вензельки да завитушки. Раньше застенчивые юнцы все больше четки в руках вертели, чтобы от их беспокойства ничему вокруг урону не было. А то ведь ухватит вещицу какую-нибудь мимодумно да начнет крутить – беспременно сломает. А тут какой-то плотник из столицы возьми да и придумай грифель разметочный – поди, удобнее, чем угольком линию по угольнику наводить! Новомодную придумку тут же оценили художники. А когда ее освоили писцы, грифели пошли нарасхват. Оно конечно, записывать под диктовку грифелем, и лишь потом перебеливать документ кистью – двойная работа, зато не приходится то и дело отрывать руку от письма, чтобы напитать кисть тушью. Да и положа руку на сердце – всегда ли удается сразу написать под диктовку кистью набело, без помарок? Любой грамотный человек почитал должным иметь при себе грифель для срочных записей. А среди приличных молодых людей сделалось хорошим тоном не просто иметь грифель при себе, а и пускать его в ход при любой возможности – напоказ. Сразу ведь ясно – раз не просто четки перебирает, а загогулины всякие выводит, то не просто стеснительный юнец, каких кругом двенадцать на дюжину, а из хорошей семьи мальчик. Обеспеченный. Такому нужды нет работать день-деньской. Натруженные руки не бывают нервными. Им бы отдохнуть хоть немного, а не за грифель хвататься. Да и писец или служащий управы из рядовых за день столько кистью да тем же грифелем орудует, что даруйте боги его рукам покоя: мучительная штука – писчая судорога!
Конечно, если приглядеться, худощавый Тье походил на худосочного богато одетого бездельника не больше, чем спелый колос на прошлогоднюю соломину, так ведь это если приглядеться. А по мнению стряпухи и судомойки, таким, как Воробей, и вовсе спину гнуть и надрываться ни к чему – совсем ведь еще молоденький, а уж тощий какой, того и гляди, ветром унесет! Они подсовывали Тье пирожки с дружным умилением, не обращая никакого внимания на грифель в его правой руке. Успеет еще наработаться на своем веку – а покуда кому и возить грифелем по бумаге, как не юному лончаку? Пусть себе ест на здоровье и ерунду малюет! Тье и малевал.
Но это была совершенно особенная ерунда.
Опытный сыщик способен запоминать сразу многое. При всех своих познаниях опытным Тье не был. И долго еще не будет. Не сказать, что память у него, как дырявый мешок – но школить ее Воробью предстоит не год и не два. А до тех пор как быть? Нет, ну вот как быть, если не допрос ведешь, а простой с виду разговор? Если слушаешь непринужденную болтовню, на которую сам же людей и навел? Навести – полдела, а ты попробуй запомни все, что в этой безобидной болтовне промелькнуло нужное! И записывать нельзя! Никак нельзя. Что в частной беседе выболтают, никогда под протокол не скажут. Помстится человеку, что не разговор это, а допрос – и захлопнется он, как сундучок с секретом, и нипочем ты его не откроешь. Ну, может Шан или Най смогли бы – так на то они и мастера. А Тье покамест подмастерье.
И потому его правая рука быстро выводила на листе бумаги одному ему понятные стрелки и линии, а заодно и выполненные двумя-тремя штрихами наметки рисунков – ягоду, летящего стрижа и нечто, напоминающее силуэт поросенка.
Родня. Друзья. Знакомые.
Связи.
Те, кто мог так или иначе, намеренно или случайно узнать что-нибудь о распорядке дня и перемещениях Государева Наставника. Те, кто мог обмолвиться или сболтнуть.
– Да ты ешь, не стесняйся, – вздохнула стряпуха. – Совсем тебя твое начальство заморило. За метлу спрячешься, и видать не будет.
Нет лучше способа расположить к себе человека и разговорить его, чем принять его угощение и разделить с ним еду. Разве что совместная выпивка – так ведь Тье на работе, и пить ему ну никак нельзя.
– Да ведь не всухомятку же, – укорила подругу Мушка.
– Ой, и верно, – спохватилась та.
Тье покладисто согласился выпить с обеими женщинами чаю – глупо как-то одному чаи гонять, вы не находите? – и откусил по их общему настоянию от пирожка. Пятого по счету.
Слуг, которых следует опросить на предмет родни и знакомств, в усадьбе много. Так что Тье не строил иллюзий относительно количества пирожков и чаю, ожидающих его.
Ночь ему предстояла долгая.
Най, что примечательно, тоже ел пирожок. Правда, не пятый, а третий. Нехорошо у наместника за столом сразу на еду набрасываться. Политес обязывает.
В полном согласии с политесом Най не отнекивался, не жеманничал, но и не торопился, держал осанку и орудовал палочками для еды с непринужденным изяществом. Одним словом, ел, как и подобает благовоспитанному юноше из вельможной семьи в знатном доме. Будь у него время подумать, он бы, пожалуй, ссутулился, откинулся на спинку кресла или там почавкал разок-другой, чтобы не выказывать вельможное воспитание слишком рано: Первый Взлет – человек наверняка наблюдательный и умный, и кто его знает, какие он выводы сделает. А уж что такую диковину, как провинциальный сыщик с придворными ухватками, он мимо глаз не пропустит, и сомневаться не приходилось. Однако подумать об этом у Ная времени как раз и не было: он слишком внимательно слушал Наместника. А хорошие манеры из него мимодумно так и перли.
Впрочем, не сказано, что и у Наместника было время толком обдумать тонкую воспитанность удивительного сыщика. Он тоже был занят. Он припоминал всех местных жителей, кто так или иначе мог затаить враждебность к роду Тайэ.
– Ано Золотая Печать, – продолжал Первый Взлет. – Прижал я этого поганца крепко. Век будет помнить, как взятки вымогать.
Най кивнул в знак того, что запомнил.
– Не вижу, зачем. Во-первых, это ведь не отец его оштрафовал и с должности снял, а я.
– Но вас как наместника охраняют, – заметил Най, – а господин Наставник для покушения доступнее. Причинить вам горе подобным образом…
– А во-вторых, – невозмутимо продолжил Первый Взлет, – это душонка не только мелкая и жадная, а еще и трусливая. Куда ему убийцу нанимать, покушаться! Он сейчас сидит тихо и трясется, как студень на блюде. Рад-радешенек, что деньгами и должностью отделался. Нет, Ано – это совершеннейшая нелепость.
Най снова кивнул – на сей раз в знак того, что с наместником согласен. Как хорошему сыщику и полагается, он, конечно же, знал хоть понаслышке, кто из местных чиновников чем дышит и что собой представляет. Натуру Ано Первый Взлет описал с убийственной точностью.
– Дани Ночной Ветер, – произнес Наместник. – Старший помощник начальника Фарфоровой управы.
Най знал, что это имя непременно прозвучит, и ждал его.
Того, что это будет больно, он тоже ждал.
Ночной Ветер, лучший друг – с детских еще лет… и Вьюн ничем, ничем не мог ему помочь! Один из лучших сыщиков управы… но нельзя вести следствие по делу, если кто-то из подозреваемых или свидетелей тебе знаком. А уж тем более если это родня или друг! Дело досталось в производство начальнику сыскной управы. Наю нельзя было не только в нем участвовать – повидаться с подследственным, и того нельзя! Только одно Най и смог – дать показания под протокол, что знаком с Дани Ночным Ветром со школьных еще лет, и человека честнее во всю свою жизнь не видел. Слова весят не больше песчинки. Много ли Дани от них пользы? Но, может быть, именно эта песчинка перевесила, в конце концов, чашу предварительного постановления и позволила Дани угодить под домашний арест, а не тюремный?
Может быть.
По крайней мере, Най на это надеялся.
– И Сано Нефритовый Лист. Старший помощник Наместника, то есть мой. Оба под домашним арестом по делу о королевском фарфоре. И мастер Фай Хромой. Под частичным домашним арестом с правом работать. Тоже по делу о королевском фарфоре.
Най кивнул опять.
– Не вижу, как, не вижу, зачем, – хмыкнул Наместник. – Из-под домашнего ареста убивать или исполнителя нанимать не улизнешь.
– Кто-то из близких? – предположил Най.