Час нетопыря

Стреттон Роберт Ф.

Папаша Вебер жадно схватил предложенные ему монеты (это были бронзовые, тщательно начищенные жетоны из казино в Эвиан-ле-Бэн) и сказал, что симпатичные молодые люди могут жить на чердаке сколько угодно. А с Мюллером папаша Вебер управится сам. Раз и навсегда.

18 апреля, то есть на восьмой день с начала археологических изысканий на поле папаши Вебера, в экспедицию прибыл новый археолог: доктор Андре Пишон-Лало, который нес под мышкой старательно упакованный предмет порядочных размеров.

Это был так называемый лидар, или лазерный дальномер. Пишон изготовил его за невероятно короткий срок, так как от этого устройства зависел успех всего замысла. Надо было из чердачного окна дома папаши Вебера с точностью до миллиметра измерить расстояние до отверстий в броне отражателя. Никакое другое устройство не гарантировало столь точных измерений.

Изготовление лидара обошлось в восемь тысяч марок. Узнав об этом, Челли даже застонал, но подтвердил свое прежнее решение: истратим столько, сколько потребуется.

В пять утра Пишон произвел измерения. Хитроумная система увеличительных линз позволила ему собственными глазами увидеть опаловый блеск резервуара с криптоном. Невозможно описать то счастье, которое ощутил Пишон, глядя на проклятую колонну, на вершине которой сверкала в утренних лучах солнца стальная броня резервуара.

Теперь Андре Пишон был уверен, что победа над системой ЛКС — это вопрос времени.

Операция заняла около двадцати минут. «Группа М» следила за таинственными манипуляциями Пишона молча, со смешанными чувствами недоверия, восхищения и радости. Один Челли не упустил случая сделать Пишону какое-то замечание. Он просто не переносил, если на первое место выдвигался не он, а кто-то другой.

На подоконнике стальным рейсмасом было точно очерчено место для установки лидара. Его же предполагалось использовать при монтаже лазерного «ружья», как назвал его Рыба. Подоконник, конечно, пострадает.

Расстояние от подоконника до отражателя на Секретной базе составляло 856 м 62 см и 9 мм. Наклон оси измерения составлял всего минус тридцать пять секунд. По случайному стечению обстоятельств высота подоконника в доме папаши Вебера и высота среднего отверстия в броне отражателя почти совпадали. Пишон счел это добрым предзнаменованием: при начале операции обойдется без возни с установкой нивелира.

Археологи возобновили бессмысленные занятия. С папашей Вебером приходилось по-прежнему ладить, чтобы Пишон успел соорудить «ружье». Хозяина каждый день угощали вином, в которое по совету Пишона подсыпали не очень сильный, приятно действующий наркотик. Старик являлся за своей порцией уже в семь утра и сразу же удалялся, бормоча угрозы в адрес Мюллера и его банды, ибо Мюллер, уже много раз заколотый и застреленный, нанимал себе в помощники все новых негодяев.

Пользуясь весенним солнцем, «Группа М» каждый день зарывала и откапывала все более странные предметы. Дело дошло до того, что однажды Руди закопал ржавый диск от колеса фургона, а потом долго уверял Лючию, что нашел щит римского воина. В конце концов судьба преподнесла им сюрприз: как-то после полудня из-под лопаты Рыбы выскочила небольшая золотая монета с изображением лилии и неразборчивой надписью на аверсе. Нумизмат определил, что это венецианский цехин XIII века, и готов был дать за него 800 марок. После этого ничего не нашли, если не считать гнилой подошвы и проржавевшего штыка. В середине мая группа, привыкшая к молниеносным акциям, передвижениям и опасностям, была по горло сыта бессмысленной игрой в закапывание и раскопки. Челли злился и втайне подозревал Пишона в умышленном саботаже. Каждый день проволочки угрожал распадом великолепной группы, разъедаемой скукой и постоянными склоками.

В давнем прошлом, когда группа насчитывала без малого пятьдесят человек, часто затевались дискуссии на идеологические темы. Говорили, что необходимо разрушить буржуазное общественное устройство, читали Бакунина и Сореля, клеймили зверства полиции, преследующей бойцов-подпольщиков. Рассуждали, можно ли верить Кропоткину, который утверждал, что анархисты потерь должны нести как можно меньше, ибо перед ними стоит великая цель, или же надо идти вслед за Штирнером с его культом разрушения и уничтожения. Когда же вследствие арестов группа уменьшилась до пяти человек боевого состава и восьми сочувствующих, которые были глубоко законспирированы, споры и дискуссии сами собою прекратились. Почти перестали говорить о причинах, побуждавших «Группу М» идти на безумно рискованные операции, убивать людей и подкладывать бомбы.

Однако захват нейтронной боеголовки сулил настолько фантастические возможности, что в перерывах между скучными и утомительными раскопками группа начала обсуждать, как эту боеголовку использовать.

Лючия считала, что взорвать ее надо в Италии, лучше всего на Пьяцца Чинквеченто в Риме в час пик после полудня. А еще лучше — на площади Святого Петра в одиннадцать часов в воскресенье. Мысль о том, что при этом будет разрушен собор Святого Петра, привела Лючию в такой восторг, что она захлопала в ладоши. А уж совсем здорово, если около собора окажется в этот миг сестра Пиа, начальница монастырской школы. А заодно и сестра Анунциата, классная наставница, которая почти каждый день ставила Лючию на колени в часовне и шесть долгих лет беспрерывно унижала. Мать Лючии давно умерла, а отцу, ханже и болвану, который поместил Лючию в эту проклятую школу, тоже бы неплохо при взрыве оказаться у собора.

Рыба же считал, что буржуазию надо бить в самое чувствительное место. Боеголовку надо взорвать в самой богатой стране Западной Европы, то есть в Федеративной Республике, в самом центре одного из богатейших городов: Франкфурта, Гамбурга или Мюнхена. А можно сделать и по-другому. Достаточно сообщить газетчикам, что таких головок, допустим, пятнадцать и что они вот-вот взорвутся в пятнадцати городах сразу. То-то будет потеха! Ух как они побегут из своих буржуазных магазинов, шикарных ресторанов и клубов для избранных!

У Руди своего мнения не было. Он весело насвистывал и заранее потирал руки, предчувствуя, как он выразился, «большой пинг-понг». Можно в Германии, можно в Италии, можно и в Лондоне. Главное — добыть эту игрушку. Челли, прислушиваясь к этим спорам, пренебрежительно молчал и не вмешивался. Когда поинтересовались его мнением, Челли коротко ответил, что ожидает инструкций. Он это часто говорил, хотя члены группы, и в первую голову Пишон, подчас сомневались в существовании этих таинственных инструкций. Челли и вправду время от времени звонил в Касабланку, но на этот раз использование боеголовки связывал с тем, что скажет проклятый докторишка. Ведь только он знал, как с ней обходиться.

А Пишон из кожи вон лез, стараясь раздобыть неодимовое стекло или по крайней мере неодим в чистом виде. Ему пришлось отказаться от более дешевого и доступного арсенида галлия: мощность такого полупроводникового «ружья» была бы слишком невелика, чтобы проделать отверстие в довольно толстой, как он предполагал, стенке цирконовой трубки.

Но раздобыть неодим оказалось не так-то просто, и этого Пишон поначалу не предвидел. Неодим (вместе со своим братом-близнецом празеодимом) — это чрезвычайно редкий элемент. Большинство химиков собственными глазами его никогда в жизни не видели. Это металл капризный, как примадонна. Не переносит воды, которую молниеносно разлагает. Вступает в бурную реакцию с азотом. На воздухе почти полностью окисляется. В довершение всего он агрессивен, как бешеная собака, и действует на большинство распространенных в природе элементов.