Час нетопыря
Шрифт:
— Кто следующий? — спрашивает Зеверинг. — У нас есть еще десять минут.
— Разрешите, господин генерал? — спрашивает майор Штам, не смущаясь полученным выговором. — Я хотел бы изложить свою версию событий.
— Ваши версии, Штам, меня не интересуют, меня интересуют факты. Пожалуйста, капитан фон Горальски.
— Я хотел бы доложить, — неуверенно начинает командир комендантской роты, — что сразу же, как была получена информация о случившемся на базе, я принял все необходимые меры для обеспечения безопасности штаба и командования дивизии. К сожалению, я обнаружил много нарушений и не
— Нет, — прерывает его генерал. — У нас нет времени. Позже явитесь ко мне с докладом. Кто еще?
Молчание.
— В таком случае совещание закончено. Не могу сказать, что я, господа, много от вас узнал. Надеюсь, вы будете разговорчивее, когда генеральный инспектор пришлет сюда следственную комиссию, а за ней явится специальная комиссия бундестага, чего, вероятно, следует ожидать. Не думаю, что кто-нибудь из нас долго продержится на своей должности. Вы, господа, видимо, еще не понимаете, что произошло в дивизии.
В эту минуту дверь открывается и вступает — не входит, а именно вступает — инспектор Главного командования. Окинув недружелюбным взглядом собравшихся офицеров, он иронически ухмыляется:
— Приветствую героев дня. Кроме всех возможных вопросов, какие будут заданы, у меня к вам, господа, есть еще один, довольно существенный. Неужели никто из вас не помнит, что мы являемся членами НАТО? И никому не пришло в голову после налета немедленно известить дежурного офицера в штаб-квартире пакта?
— Прошу прощения, — громко говорит начальник штаба дивизии. — Я лично передал сообщение в восемь часов сорок пять минут, но его там не приняли.
— Как это не приняли? Что это, армия или игра в испорченный телефон?
— Похоже, второе. У телефона сидел дежурный офицер штаб-квартиры, некто капитан Резо. Вероятно, бельгиец, потому что по-английски говорил ужасно, а по-немецки не знал ни слова. Так как я, естественно, включил демодулятор, чтобы нас не подслушивали, на линии появились какие-то помехи, и пришлось говорить очень громко. Когда я ему сообщил, что совершен налет на базу и похищены нейтронные боеголовки, он расхохотался и сказал… простите, но я вынужден это повторить… он сказал, что немцы обзавелись наконец чувством юмора и что это самый лучший анекдот из всех, которые он слышал. Потом спросил, есть ли в штабе нашей дивизии психиатр. Я его оборвал и предупредил, что ответственность за задержку информации целиком ложится на него и что я доложу командиру дивизии, дабы он мог обратиться с жалобой к главнокомандующему. Бельгиец хохотал во все горло, а потом спросил, неужели я действительно настаиваю на том, чтобы он пошел к главнокомандующему и доложил, что в Федеративной Республике украдены нейтронные боеголовки. Я решил, что продолжать разговор бесполезно.
— Господа, — пожимает плечами инспектор, — это же цирк, а не армия! Ваш ответ напомнил мне номер из гамбургского кабаре с коммунистическим душком. Представляю себе, что вы мне скажете дальше…
VII
Пятница, 12
— Секретариат канцлера. Говорит Пфейфер, начальник Ведомства по охране конституции. В ближайшие десять минут я должен увидеться с канцлером.
— Господин доктор, — отвечает начальник секретариата, — боюсь, что это невозможно. Канцлер беседует сейчас с британским послом, затем он примет министра фрау Швелленберг, после этого у него делегация молодежи из Майнца, в одиннадцать — заседание правительства…
— Исключено, — заявляет доктор Пфейфер, — это дело такой важности и срочности, что я не могу ждать ни минуты. Прошу доложить канцлеру, что я буду через десять минут.
Действительно, ровно в 10 часов 15 минут доктор Пфейфер, рослый, медлительный, некрасивый, входит в секретариат канцлера, столкнувшись в дверях с фрау Швелленберг.
— Я как раз иду к канцлеру, — говорит она.
— Дамы проходят первыми, — сквозь зубы цедит Пфейфер, — но на этот раз я не могу уступить, фрау министр. Это я пойду к канцлеру.
— Но я договорилась с канцлером, жду этой беседы уже две недели!
— Мне очень жаль, фрау министр. Но бывают ситуации, когда все другие дела…
— А что случилось? — восклицает фрау Швелленберг и тут же понимает, как неуместен этот вопрос. Уж кто-кто, а доктор Пфейфер не из болтливых.
Канцлер Дагоберт Лютнер встает из-за громадного письменного стола и подает Пфейферу руку.
— Что вас привело ко мне, доктор? И к тому же так внезапно, что вы ломаете мне весь распорядок дня?
— Прошу прощения, господин канцлер. Но дело, которое меня к вам привело, представляется настолько важным, что я позволил себе нарушить ход ваших занятий. Особенно в связи с тем, что можно ожидать непредвиденных международных осложнений, кто знает, может быть, и войны.
Канцлер Лютнер хмурит брови и вместе с креслом отодвигается от стола. Он занимает свой пост всего полтора года, но уже успел усвоить, что слова доктора Пфейфера надо слушать, каждое из них мысленно опровергая.
— Вы это всерьез, господин доктор? — спрашивает он, с недоверием глядя на Пфейфера. — С каких пор Ведомство по охране конституции информирует меня о вещах, которыми всегда интересовались военные?
Усилием воли Лютнер подавляет приступ гнева. Он никогда не доверял людям из этого ведомства и подозревал, что рано или поздно они втянут его в какую-нибудь историю. Ну и дождался наконец.
— Сегодня утром, — спокойно говорит Пфейфер, — в маленьком городке Майергоф, неподалеку от французской границы, наши люди нашли брошенный фургон с французским номерным знаком. В кузове оказался тяжело раненный унтер-офицер Виллиберт Паушке, сын Арнима Паушке. Сейчас он находится в больнице под строгим наблюдением, но в сознание еще не пришел. Однако — что гораздо важнее — в фургоне обнаружена нейтронная боеголовка мощностью в полкилотонны.
— Что такое?! — Лютнер выскакивает из-за стола. — Что за боеголовка? Откуда она?