Час пик для новобрачных
Шрифт:
— Вам плохо? — испуганно спросили рядом, я повернулась и увидела в дверях полную даму в нелепой цветастой блузке.
— Извините, — спокойно ответила я, испытывая желание ее убить, ударить чем-нибудь тяжелым… Я спятила. — Извините, — повторила я и прошла к раковине. Торопливо умылась холодной водой. Из зеркала на меня смотрело бледное лицо Арлекина с темными подтеками туши под глазами, страдальческим ртом. — Это несправедливо, — пролепетала я и залилась слезами, прекрасно сознавая всю нелепость моего упрека господу.
Сумка висела у меня на руке и билась по
"Сейчас все пройдет, — таращась в потолок, думала я, неизвестно на что надеясь. — Я усну, и все пройдет”.
Солнце било в лицо, я повернулась на бок, уходя от его лучей, зажмурилась покрепче и подумала: “Это ночной кошмар, страшный сон и ничего больше. Глеб уехал на рыбалку и как раз сегодня вернется”.
Но открыть глаза все равно пришлось. Его халат, небрежно брошенный на спинку кресла, книга рядом с настольной лампой. Я беззвучно заплакала, уткнувшись в подушку. Потом заставила себя подняться, выпила кофе, глядя в окно. Сквозь частые облака пробивалось солнце, играя на боках вазы на подоконнике, а мне опять захотелось плакать. Я безнадежно покачала головой, прикрыв глаза, и некоторое время сидела так, без чувств, без мыслей. Потом приняла душ, оделась и покинула квартиру.
Моя машина стояла во дворе, понятия не имею, кто ее сюда перегнал, но ключи обнаружились в моей сумке. Сесть за руль не было сил, я вызвала такси. Водитель попробовал завести со мной разговор, но вскоре умолк. Остановился возле корпуса, я поднялась на второй этаж и вошла в отделение. Слева за столом сидела медсестра и, позевывая, листала журнал.
— Вы куда? — спросила она резко.
— Я… мой муж… его вчера привезли, — испуганно ответила я.
— Фамилия?
— Шабалин… Глеб Сергеевич…
— Так он в морге, — заглянув в журнал, сказала медсестра. — Если вам за свидетельством о смерти, то к Петру Васильевичу. Прямо по коридору последняя дверь.
Меня обдало холодом от этих слов, я съежилась и бросилась по коридору в указанном направлении. Дверь была прикрыта неплотно, а комната оказалась пустой. Я вернулась в коридор и огляделась, прошла немного вперед и увидела мужчину. Вряд ли я смогла бы узнать его, но он назвал меня Полиной, и я поняла — это тот человек, с которым я разговаривала вчера. Он торопливо шагнул навстречу и взял меня за руку.
— Как вы себя чувствуете?
— Что? — не поняла я. — Извините. Хорошо. То есть, я хотела сказать…
— Давайте пройдем в кабинет. — Меня раздражал его голос и его рука на моем локте. — Послушайте, не стоит вам его видеть. Попросите кого-нибудь из друзей. Бумаги готовы, закажите… все необходимое…
— Да вы спятили! — рявкнула я, выдернув локоть, и побежала по
Здание морга, низкое, с закрашенными белой краской окнами, притулилось в глубине двора. Дверь была открыта, и я вошла. В комнате, выложенной голубой плиткой, толстая тетка мыла руки, стоя возле раковины ко мне спиной, и говорила кому-то, повернувшись к распахнутой настежь двери в соседнее помещение:
— Чего там обмывать, одна головешка… Услышав, как хлопнула дверь, она повернулась и выжидательно уставилась на меня.
— Мой муж… — собравшись с силами, выдохнула я. — Вчера привезли…
— После аварии? — сморщив лицо, спросила тетка. — Вон там на стене прейскурант…
— Можно мне его увидеть? Она растерянно моргнула, потом подошла поближе, молча глядя мне в лицо, и вдруг сказала:
— Ты вот что, милая, ты сядь… вот сюда на стул…
— Не беспокойтесь, я хорошо себя чувствую.
— Не похоже. Не надо тебе на него смотреть. Таких в закрытом гробу хоронят. Мы все сделаем…
— Я хочу его видеть, — зло повторила я. Тетка попятилась.
— Ну… Идем…
В дверях мы едва не столкнулись с пожилой женщиной в грязном халате, она посмотрела на меня без одобрения и перевела взгляд на коллегу.
— Это его жена, — торопливо пояснила моя провожатая.
Я сделала еще шаг и увидела каталку, а вслед за этим… “Это не правда”, — пронеслось у меня в голове, и я начала медленно оседать на пол.
Резкий запах нашатыря привел меня в чувство, я привалилась к стене, а взгляд мой искал каталку и то, что на ней.
— Все в порядке, — хрипло сказала я. — Не беспокойтесь. — И заставила себя подойти.
При виде того, что представлял собой труп, мутился рассудок. Я не должна была приходить сюда. Глеб остался бы в моей памяти красивым сильным мужчиной, а теперь, думая о нем, я буду видеть лишь то, что вижу сейчас. Я никогда не смогу избавиться от этого.
Я заплакала в бессилии, кусая губы, и вдруг поймала себя на мысли, что отказывалась верить в то, что до жути обгорелый труп передо мной — это Глеб. Все во мне протестовало, точно это злая шутка, которая ни при каких обстоятельствах не может быть правдой.
— Это не он! — решила я, не сразу сообразив, что кричу, а потом наступило спасительное беспамятство.
Когда я пришла в себя, за окном шел дождь. Я лежала на кушетке, надо мной склонился врач и монотонно что-то говорил. Я не очень-то слушала, боязливо косилась за его спину, где угадывалась дверь, и мысленно повторяла: “Это не Глеб. Я же знаю, это не он”.
Мысль эта помогла мне собраться с силами. Я сделалась очень спокойной и даже договорилась с женщинами обо всем необходимом. “Это не имеет никакого отношения к Глебу”, — думала я при этом и поторопилась уйти. Я почти смогла убедить себя в том, что так оно и есть на самом деле, но, вернувшись домой и собирая его вещи, я вновь почувствовала страшную тоску и отчаяние, и никакие спасительные мысли мне уже не помогали. Я каталась по полу и выла, отбрасывала прочь костюм, и зарывалась в него лицом, и вновь отбрасывала, и, как в бреду, твердила: