Час зверя
Шрифт:
Оливер оглянулся через плечо. Вон он сидит, коленки задрал выше головы, таращится, как придурочный. Покачивает головой, только что хвостом не виляет.
Мы не перевернемся, а, Олли?
Оливер так ничего и не сказал. Вновь отвернулся к окну, вздохнул. «Слава Богу, я оставил окно открытым», — подумал он. Брат поднялся по пожарной лестнице, забрался внутрь — слава Богу, открытое окно словно ждало его. Если Муллиген схватит Заха, маленького братишку Заха, и Зах попытается пропихнуть эту историю, будто бы он пытался оживить безголовое
Даю вам слово, я допрошу его так, что он расскажет мне все — все, что ему известно об убийстве.
Зах принимал наркотики. Единственное объяснение. Как он вел себя, что делал. И этот понос. Зах принимал наркотики, а Тиффани узнала об этом и вышвырнула его на улицу. «Ступай в свой дурацкий коттедж и обожрись там своими наркотиками» — вот, что она ему сказала.
Оливер выдохнул воздух, посвистел в полупустую бутылку. «Отправляйся в свой дурацкий коттедж», — мысленно повторил он.
А может, она все знала? Знала, что Зах пойдет в коттедж и там наткнется на труп? И отправила его туда специально, чтобы он нашел тело, подставился — точно так же, как она заложила сегодня Оливера, послала его в коттедж и позвонила в полицию с выдумками, будто слышала женские вопли?
Она сказала, что вернется и все объяснит. Она уже целый месяц ведет себя как-то странно.
Тиффани — вот ключ к этой загадке. Теперь Оливер был в этом уверен. Она может ответить на все вопросы. Однако как убедить в этом детектива Муллигена, тем более теперь, когда Зах вновь накачался наркотиками? По уши в наркотиках, по уши в крови, по всему дому отпечатки его пальцев. Глупый младший брат. Как же им убедить Муллигена поговорить с Тиффани прежде, чем он забьет Заха до полусмерти?
Оливер глянул вниз, на верхушки гинкго, понемногу растворявшиеся в тени. Яростно потянул из бутылки пиво. Припомнил, как это случилось с Захом в первый раз. В колледже, в Нью-Пальце. Такой блестящий парень, как Зах, только зря время терял в крошечной государственной школе. Чем они там занимались? Даже спорт был какой-то странный, по преимуществу скалолазание. Сам Олли только что закончил Беннингтон и плыл по течению Белой реки, писал множество плохих стихов, хотя порой случались и удачные. Бабушка вызвала его, когда он только поселился в палатке в молодежном лагере возле городка Гейсвилл. Лаура, буфетчица в ресторанчике Хемингуэя, самолично доставила ему вызов на переговорный пункт: «Это твоя бабушка. Говорит, что разразилась катастрофа».
В тот раз бабуля не преувеличила: катастрофа. Зах пролежал четыре дня в уголке своей спальни, свернувшись калачиком, обхватив руками колени. Не трогался с места, ни с кем не говорил. Когда Олли явился, он чуть приподнял маленькое угрюмое личико и торжественно произнес: «Бог не для этого создал меня, Оливер».
Бог не для этого создал меня!Оливер заговорщически подмигнул деревьям внизу и прошипел что-то сквозь зубы. Под одним из деревьев остановился старик — брюхо, обтянутое футболкой, торчит, точно надувной мяч. О чем-то
«Они оба могут оказаться копами, — подумал Оливер. — Или они агенты ФБР, наблюдают за местностью, того и гляди ворвутся к нам, из дула револьвера ударит пламя…»
Если фэбээровцы первыми доберутся до него, твой брат — покойник.
Господи, Господи. Старый дядюшка Ужас пляшет свой танец в полуразрушенной черепной коробке. Оливер вновь поднес бутылку ко рту. Слил в рот опивки. Если бы алкоголь хоть немного помог продержаться. Успокоил бы, притуши тоску, унял страх.
Заха забрали из школы. Он поселился в коттедже, бабушка сводила его к психиатру, заплатила все долги — пошла на все. Зах укрылся в заброшенном коттедже, читал Августина, и Клайва Льюиса, и Ганса Кунга — целыми днями. Господи Иисусе, он дни напролет валялся там и читал Фому Кемпийского, а однажды взял и просто ушел, присоединился к какой-то новохристианской секте в дебрях Пенсильвании. Полтора года он отсылал домой вполне радостные и притом набожные письма, пока на него вновь не накатило, и снова Олли пришлось ехать за ним.
Оливер, запрокинув бутылку, вылил в рот последние капельки пива. Не подействовало, нет. Свинец на сердце. А в голове крутится, крутится. Муллиген:
«Я допрошу его так, что он расскажет мне все — все, что ему известно об убийстве».
Самонадеянный болван, детектив с поросячьим личиком, не способным отразить хоть какое-нибудь чувство. Помигивает из-за круглых, оправленных проволокой очков. Выкладывает снимки, словно карты, глаза пустые, блефует. А эти снимки! Девушка в кожаной маске на лице, и этот политикан обрабатывает ее задницу. «Черт побери все, — бормотал Оливер. — Черт побери Тиффани. Что же она затевает?»
Сказала, что вернется и все объяснит.
— Ах! — отмахнулся он и вновь повернулся лицом к комнате.
Вот он, Зах, сидит на матрасе, обхватил руками задранные ноги, ладошки свободно повисли. Глядит на Оливера расширенными зрачками, ждет, что скажет старший брат. Что мы теперь будем делать, Олли?В точности как когда мамочка умерла. Что же мы будем теперь делать?
— Черт возьми, Зах. Ты должен пойти в полицию, — произнес Оливер. — Придется. Другого выхода нет. Прежде всего наймем адвоката. Наверняка у бабушки найдется кто-нибудь знакомый. Когда у тебя будет адвокат, Муллиген тебя и пальцем коснуться не посмеет.
— Иисусе, Олли, я не могу…
— Послушай, братец, они знали эту девушку, ту, что погибла. Полицейские знали ее. Поэтому из них дерьмо так и лезет. Если ты попытаешься скрыться, а они тебя схватят, они тебя замучают. Надо сдаться самому, Зах. Надо это сделать.
Оба брата молча озирали пропыленную комнату. Оливер, стыдясь самого себя, отвернулся к окну. Сжав в руках пустую бутылку, он уставился в пол. Зах, сидевший на матрасе, обдумывал его слова; глаза в растерянности перебегали с одной стопки книг на другую.