Чаща
Шрифт:
На площадь ввалился пьяный в стельку Глава. Он бормотал поздравления, стараясь не упасть, придерживаемый двумя крепкими ребятами.
– Сын! Ты наконец стал взрослым! Пришла пора тебе стать настоящим мужчиной и не хвататься за мамкину юбку. Поэтому бросай бесполезный комок шерсти, который ты зажимаешь своими хлипкими ручонками, и на охоту! На охоту с настоящими мужчинами!
– Охота! Охота! – кричали все.
И только мать грустно смотрела в сторону леса, не произнося ни слова. Никем не замеченная, прекрасная и таинственная, как всегда. Спроси кого, что она за женщина, каковы ее чаяния и надежды, никто и не скажет. Просто она родилась красивой девочкой, превратилась в красивую девушку и стала женой самого влиятельного человека в
– Я хочу на охоту, – пробормотал Микола, хоть и не очень решительно. – Я хочу стать мужчиной. Мне уже шестнадцать.
– Ура! – кричали мужчины.
Отец обнял его первый раз за всю жизнь.
И как началась катавасия. Впрягали лошадей. Выгоняли гончих. Маленький щенок, подаренный Миколе Святом, забился в дальнем углу двора и жалобно скулил, но никто не обращал на него внимания. Микола бросил на него беглый взгляд, но сразу умчался прочь, ко взрослым, которые наконец приняли его в свою кампанию. А маленький комок остался один. Сборы шли полным ходом. А чтобы собираться было не так скучно, люди ели и пили со столов, заранее накрытых женщинами на деревенской площади. Они ломились от еды, а горячительные напитки заливали все вокруг – столы, землю, слуг, самих выпивающих.
На охоту выехали в обед, пьяные в стельку, с матами, криками, злые, отчаянные, веселые. Эмоции били через край. Микола и сам наполнялся этими эмоциями. Он чувствовал азарт, боевой дух, смелость. Он знал, что сегодня он – король мира, и непременно убьет самое большое и свирепое животное в лесу, и это принесет ему неувядающую славу в веках и умах потомков.
Они ринулись в лес, сметая все на своем пути – свежепостроенные заборы крестьян, людей, которые в страхе прыгали с дороги в грязь, кусты, животных. Они мчались и мчались, и ветер пел им свои древние песни про дикую охоту, про победу над драконами и чудовищами, а иногда даже над мирными жителями соседних поселений.
На краю деревни располагался дом девушки-сироты, отец которой рано умер, пришибленный деревом на лесоповале, а мать скончалась от легочной болезни. Они жила одна, стараясь заработать, как могла, то шитьем, то уборкой в домах более успешных сородичей. Была она маленькая и хрупкая, зеленоглазая и невероятно добрая. Всегда ласково здоровалась и рада была любой встрече. После этого дня она больше не была рада людям. Закрылась в своем доме, принимала заказы, чтобы хоть как-то жить, а через девять месяцев чтобы еще и кормить неизвестно откуда взявшегося ребенка. Чей он? Никто не знал. Но все поучаствовали в этом действии, включая шестнадцатилетнего Миколу, которому, по мнению отца и его друзей давно было пора повзрослеть. Что он делал? Как он делал? Он не помнил? Он просто старался не отставать от остальных, и не обращать внимания на кровь и слезы, причиной которых он был. Причиной которых были они все. Нет жалости в мире, которого едва коснулась цивилизация. Да, новый мир был повсюду – на Западе и Востоке, на Юге и даже немного на Севере, но там явно меньше. Север – особый край. Когда не всегда точно знаешь, сколько тебе дней осталось, не до сантиментов. Берешь то, что дает тебе жизнь, а если не дает, то отбираешь, а если не можешь отобрать, умираешь. Так живут люди в диких местах. И так живут люди в местах, которых коснулась цивилизация лишь чуть, чтобы в особенные дни, такие, как сегодня, отступить и дать жизни развернуться в своей первозданной ипостаси.
Потом был лес. И лай собак. И топот копыт. И все тот же ветер. Он рвал волосы и кричал: «Вперед!» И все кричали «Вперед!» Они не собирали добычу. Они не собирались это есть или как-то использовать. Они хотели разрушить как можно больше.
– Остара, – вспомнил вдруг Микола. – Это ее праздник. Она собирает кровавую жатву, чтобы насытиться. Она очищает мир от ненужного, чтобы нужному появилось место в этом мире. А кто решает, что нужное, что не нужное? Кто выносит приговор? Выживает сильное, умирает слабое? Умирает… Умирает… Пусть умрет как можно больше. Пусть умру я. Пусть умрет то, что во мне было. Оно мне больше не нужно. Я больше не хочу быть тем же самым. Я другой. Я новый. Я взрослый.
И он бежал сквозь деревья и кусты. Резал ножом, стрелял из лука. Кричал. Плакал. Смеялся. А когда совсем устал, рухнул в каких-то камышах. Дикая охота летела дальше, уничтожая все на своем пути, а он лежал в траве, силясь восстановить дыхание, и смотрел в темно-синее небо. Такое же синее, как глаза Морганы, такое же темное, как ее непонятная душа.
Он остался один. Один в незнакомой части леса. Рядом раскинулось болото. Цапли ходили по нему, высоко задирая ноги. Иногда они проваливались слишком сильно, но им удавалось выбраться. А что если у одной из них не получится и она останется в болоте навсегда? Что с ней будет? Она будет ходить по дну и искать себе пищу, не в силах никогда увидеть солнечного света? Или она попадет в Рай? Есть Рай для цапель, или он есть только для людей? Есть ли Рай? И что такое смерть? И как отличить, что смерть, а что жизнь? Вдруг он давно умер, а ему кажется, что он жив, и он ходит среди людей, никем не замечаемый. А ведь он и правда не замечаем. И только раз в год, в свой день рожденья, он становится центром вселенной. А в этот день, день своего совершеннолетия, он был самым замечаемым членом этого общества. Был, но снова нет. Снова его нет. Есть только болото, темно-синее небо, эти проклятые цапли, которые ходят на грани, но никак не хотят умирать.
– Эй, мальчик! – услышал он незнакомый низкий мужской голос, но не смог откликнуться, потому что его мысли бежали быстрее ветра, а может, они и были ветром, зато язык не шевелился. Где его мысли, а где ветер? Хорошо бы узнать.
– Мальчик! – голос раздался ближе. – С тобой все в порядке?
С ним не было все в порядке. Ему было хорошо, тепло, но он явно осознавал, что весь промок, и скорее всего, позже он сляжет с простудой. Но это не имеет значения, потому что такой прекрасный день вряд ли повторится.
– Мальчик, – высокий крепко сложенный мужчина лет сорока, а может пятидесяти, тряс его за плечо. Не разберешь. Лицо его было обветрено, куртка потерта, говорил он резко и отчетливо, двигался легко, но глаза… Глаза были выгоревшие. Некогда, вероятно, голубые, а может даже синие, как у Морганы, а теперь бледно серые и водянистые.
– Похоже, ты надышался болотной травы. Я не знаю, как она называется, да и не на всех болотах водится, но здесь ее огромное количество. Нельзя спать на болоте, ты можешь никогда не проснуться. И вообще спать в Чаще – плохая затея.
– В Чаще?! – Микола испугался и вскочил на ноги. Сонливость как рукой сняло.
– Как ты тут вообще один оказался?
– Я охотился! – с гордостью и вызовом произнес он.
– Один? Я не вижу по тебе, что ты умеешь охотиться. Ты совсем ребенок.
– Ты что, не знаешь, кто я? – взъелся Микола.
– Откуда мне знать? Много разных людей на свете живет, и некоторые малыши думают, что они охотники.
– Я не малыш! Сегодня я стал взрослым. В деревне праздник.
– Так это ты что ли источник всей этой беготни и криков, которые мешают нормальным людям наслаждаться тишиной и спокойствием?
– Завтра насладишься. А сегодня мой день и все для меня.
– И где это все? Я вижу только болото. И перепуганного юнца, который запутался в мамкиной юбке. Как ты пойдешь домой?
– Пойду и пойду, и рано или поздно выйду из леса.
– Ты знаешь, что лес большой? – в глазах человека промелькнула тень улыбки, но снова погасла.
– У всего есть начало и конец. Что-то кончается, чтобы что-то могло начаться. Лес кончится, и появится моя деревня.
– С ведьмами из леса что ли переобщался?