Чаща
Шрифт:
Пересекая парк, миновал десяток студенток. Девушки выглядели симпатичнее, чем в годы моей учебы, но, возможно, мне так казалось из-за моего возраста. Проходя мимо, я им кивал. Они мне — нет. На моем курсе был один тридцативосьмилетний парень. После школы он пошел в армию, вот и не получил диплом вовремя. Я помню, как он выделялся в кампусе: чертовски, чертовски старый. Теперь тридцать восемь исполнилось уже мне. Неудивительно, что молодые в упор меня не видели.
Я продолжал думать о пропасти между поколениями, чтобы отвлечься от цели моего приезда сюда. На мне была белая рубашка навыпуск,
Подходя к двери Армстронг-билдинга, я чувствовал, что дрожу. Одернул себя. Я же, черт побери, серьезный мужчина. Был женат. Отец и вдовец. А женщину эту последний раз видел еще в первой половине своей жизни.
Можем мы когда-нибудь повзрослеть?
В вестибюле я сверился с доской-указателем, хотя Люси и говорила, что ее кабинет на третьем этаже, с буквой «В» на двери. Так и было. Профессор Люсиль Голд, кабинет «3В». В кабине лифта мне удалось нажать нужную кнопку. А вот выйдя на третьем этаже, я повернул налево, хотя стрелочка на табличке показывала, что кабинеты от «А» до «Е» справа от лифта.
Наконец я нашел дверь. Из прикрепленного к ней листка узнал, в какие часы Люси читала лекции и вела семинары, а когда принимала студентов у себя в кабинете.
Дважды постучал. Как показалось, уверенно. По-мужски.
Господи, каким же жалким я казался со стороны!
— Войдите.
От ее голоса у меня подогнулись колени. Я открыл дверь и на ватных ногах переступил порог. Люси стояла у окна. Солнце еще не зашло, и на нее, чертовски красивую, падала тень. Я застыл у двери. Какое-то время мы стояли, разделенные пятнадцатью футами, ни один не решался сделать первый шаг.
— Как освещение? — спросила она.
— Не понял?
— Я никак не могла решить, что мне делать, после того как ты постучишь. Открыть дверь? Нет, слишком рано для крупного плана. Оставаться за столом с карандашом в руке? Посмотреть на тебя поверх очков для чтения? Короче, с одним моим приятелем мы все перепробовали. Он сказал, что вот так, у окна, я выгляжу лучше всего.
Я улыбнулся:
— Ты выглядишь потрясающе.
— Ты тоже. Сколько костюмов перемерил?
— Только этот. Мне уже говорили, что в нем я выгляжу лучше всего. А ты?
— Три блузки.
— Эта мне нравится. Зеленое всегда было тебе к лицу.
— Со светлыми волосами.
— Да, но глаза так и остались зелеными. Можно войти?
Она кивнула:
— Закрой дверь.
— Нам… ну, не знаю… обняться? — спросил я.
— Пока нет. — Она села за стол, я — на стул перед ней. — Все так запуталось.
— Знаю.
— У меня миллион вопросов.
— У меня тоже.
— Я прочитала в Интернете о твоей жене. Прими мои соболезнования.
Я кивнул и спросил:
— А как твой отец?
— Не так чтобы очень.
— Жаль.
— Вся эта свободная любовь и наркотики… вероятно, они сказались. И потом Айра… не смог пережить того, что произошло. Ты понимаешь?
Наверное, я понимал.
— А как твои родители? — спросила Люси.
— Отец несколько месяцев назад умер.
— Жаль. Я очень хорошо помню его по тому лету.
— Тогда он в последний раз был счастлив.
— Потом переживал из-за
— Не только. Твой отец дал ему шанс вновь стать врачом. Он это любил — лечить людей. Больше такой возможности не представилось.
— Грустно.
— Мой отец не хотел поддерживать тот иск… Айру он обожал… но на кого-то требовалось возложить вину, а моя мать наседала на него. Ведь семьи других жертв присоединились к иску.
— Нам не нужны объяснения.
Я замолчал. Конечно, она права.
— А твоя мать?
— Семейный корабль дал течь.
Ответ, похоже, ее не удивил.
— Хочешь услышать профессиональное объяснение?
— Естественно.
— Потеря ребенка не так сильно влияет на семейные отношения. Но большинство людей думают, что только самые крепкие семьи могут пережить такой удар. Это неправда. Я изучала это. Сталкивалась с семьями, которые находились на грани распада, а после трагедии становились крепче. А другие, казалось бы, прежде очень крепкие, разваливались. У вас хорошие отношения?
— У меня и матери?
— Да.
— Я не видел ее восемнадцать лет.
Мы помолчали.
— Ты потерял многих, Пол.
— Ты же не собираешься устроить сеанс психоанализа?
— Нет, ничего такого у меня и в мыслях нет.
Она смотрела куда-то вверх и вдаль. Я невольно вернулся в прошлое. Мы, бывало, сидели в лагере на старом бейсбольном поле, заросшем травой, я обнимал Люси, а ее взгляд иной раз устремлялся куда-то вверх и вдаль, как и сейчас.
— В колледже я сдружилась с одной девушкой, — заговорила она. — У нее была сестра-близняшка. Разнояйцевая — не однояйцевая. Наверное, особого значения это не имеет, но считается, что между однояйцевыми близнецами связь очень сильная. Короче, когда мы учились на втором курсе, ее сестра погибла в автомобильной аварии. Моя подруга выдала странную реакцию. Она, разумеется, горевала, но в какой-то мере испытывала облегчение. Она полагала, что Бог отмерил ей положенную долю страданий. Ты теряешь сестру-близняшку — значит, теперь до конца жизни с тобой все будет в порядке. На каждого человека приходится только одна разрывающая сердце трагедия. Ты понимаешь, о чем я?
— Да.
— Но жизнь не так проста. Одни вообще не переживают трагедий. Другим, как тебе, достается сверх нормы. И, что самое худшее, — это не означает, что больше трагедий не будет.
— Жизнь несправедлива, — кивнул я.
— Аминь. — Вот тут она мне улыбнулась. — Все это очень странно, не так ли?
— Да.
— Я знаю, мы провели вместе… шесть недель?
— Вроде того.
— И это, если подумать, был лишь летний роман. С тех пор ты, вероятно, встречался с десятками девушек.
— Десятками? — переспросил я.
— Что, скорее, с сотнями?
— Скорее.
В кабинете воцарилась тишина. Я почувствовал, как защемило в груди.
— Но ты была особенной, Люси. Ты была… — Я замолчал.
— Знаю. Как и ты. Вот почему мы смущены теперь. Я хочу узнать о тебе все, но не уверена, что сейчас удачное для этого время.
Словно хирург, спец по пластическим операциям, «срезал» с меня прожитые годы, превращая из тридцативосьмилетнего в восемнадцатилетнего.
— Так что заставило тебя позвонить? — спросил я.