Чаща
Шрифт:
В ней не было вообще ничего. Свет «Призывания» высветил королеву насквозь. Она вся прогнила изнутри, оболочка из коры облегала лишь пустоту. В ней не осталось ничего, что могла бы затронуть порча. Слишком поздно я поняла: мы отправились спасать королеву Ханну, и Чаща позволила нам найти то, что мы искали. Но то, что мы нашли, — это всего лишь полые останки, частица сердцевины сердце-древа. Пустотелая марионетка, выжидающая, пока мы покончим со всеми нашими испытаниями, убедимся, что все в порядке, и тогда Чаща сможет взяться за ниточки.
Свет изливался на королеву нескончаемым потоком, и я наконец рассмотрела Чащу: как будто я снова глядела
Она поглядела на стену позади нас, на пролом, уводящий в гробницу с синим пламенем, и впервые лицо ее изменилось — точно тонкая ива раскачивалась и гнулась на сильном ветру, и ураган ярился в кронах. Эта сила, воплощающая в себе душу Чащи — непонятно, что она такое, но ей явно уже доводилось бывать здесь прежде.
Под светом «Призывания» молочно-бледное лицо королевы Ханны растворялось точно краска, смываемая бегучей водой. Под ним, внизу, таилась другая королева: буро-зелено-золотая, кожа — узорчатая, точно ольховое дерево, волосы глубокого зеленого цвета, переходящего в черноту, с проблесками алых, и золотых, и бурых осенних оттенков. Кто-то сплел ей венец из ее же золотых прядей и перевил белыми лентами. Белое платье сидело на ней вкривь и вкось: она надела его, пусть и сама не зная зачем.
Я видела, как между нами и ею обретает зримые очертания тело погребенного короля. Шесть человек внесли в гробницу носилки из белого полотна: лицо покойного застыло недвижно, глаза затянуло молочно-белой пленкой. Останки осторожно опустили в огромный каменный гроб; обернули полотно вокруг тела.
В свете «Призывания» та, другая королева последовала за ними в погребальную камеру. Она склонилась над гробом. В ее лице не читалось скорби: лишь озадаченное замешательство, словно она не понимала, что происходит. Она коснулась лица короля, дотронулась до его век странно длинными суставчатыми пальцами-ветками. Король не двинулся. Королева вздрогнула, отдернула руку, отошла, уступая место людям. Они накрыли гроб крышкой, над ней запылало синее пламя. Королева наблюдала за происходящим — по-прежнему недоуменно.
В призрачном видении один из людей заговорил с нею: кажется, приглашая ее оставаться здесь столько, сколько она пожелает, а затем поклонился и, пригнувшись, вышел из гробницы сквозь отверстие в стене. Королева осталась. В лице человека читалась холодная решимость — нечто такое, что «Призывание» уловило даже спустя столько лет.
Лесная королева ничего не заметила. Она стояла у каменного гроба, накрыв его ладонями, не понимая, что случилось — в точности как Мариша. Она не постигала сути смерти. Она неотрывно глядела на пляшущее синее пламя; она озиралась по сторонам, с потрясенным и уязвленным видом оглядывая голые каменные стены склепа. А затем вдруг обернулась к проходу. Небольшое отверстие в стене закладывали кирпичом. Королеву замуровывали в гробнице.
Мгновение она осмысливала увиденное, затем кинулась вперед и опустилась на колени перед проходом. Люди уже заложили его каменными глыбами почти во всей высоте. Они работали споро. Человек с холодным лицом творил чары, в ладонях его потрескивал сине-серебряный свет, намертво скрепляя камни лучше всякой штукатурки. Королева протестующе просунула руку сквозь небольшую дыру. Человек не ответил ей, даже не взглянул в ее лицо. Никто на
Королева осталась одна. Изумленная, рассерженная, смятенная… испугаться она еще не успела. Она воздела руку; она попыталась что-нибудь сделать. Но позади нее над каменным гробом плясало синее пламя. Начертанные на стенах письмена отражали свет, сияли и переливались, завершая длинную фразу, тянувшуюся вдоль всей лестницы. Королева стремительно крутнулась на месте, и я смогла прочесть буквы вместе с нею: «В вечности покойся, вне времен и сроков, в тишине недвижной, под могильным камнем». В стихах этих речь шла не только о вечном упокоении короля. Это была не гробница, но тюрьма. Тюрьма, заготовленная для нее. Королева обернулась и замолотила кулаками в стену, тщетно пытаясь сокрушить ее, расширить пальцами трещины. В ней нарастал ужас. Камень обступил ее со всех сторон, холодный и безмолвный. Этот склеп прорубили в корнях горы. Выйти она не могла. Не могла…
Лесная королева резко оборвала поток воспоминаний. Свет «Призывания» дрогнул и потек по камням гробницы вспять, словно вода. Саркан отшатнулся назад; меня шарахнуло о стену. Мы снова находились в круглой комнате, но страх королевы бился в моей груди, точно птица о решетку. Ее заперли в каменном мешке, отрезав от солнца, воды и воздуха. И все-таки она не могла умереть. Она и не умерла.
Она стояла среди нас, полускрытая за лицом королевы Ханны, и королевой из видения она тоже больше не была. Она как-то выбралась из темницы. Она вернула себе свободу, и тогда она… убила их? Она убила их, и не только: она уничтожила их возлюбленных, и детей, и весь их народ; она пожрала их, она превратилась в такое же чудовище, как и они сами. Она создала Чащу.
Королева тихо зашипела в темноте, не по-змеиному, а так, как шелестят листья, как скрежещут друг о друга ветви на ветру. Она шагнула вперед, и вьющиеся стебли вспучились, хлынули вниз по ступеням из-за ее спины, очищая для нее путь: зеленые плети хватали последних уцелевших за лодыжку, запястье и горло, оттаскивали их к стенам или поднимали к потолку.
Мы с Сарканом пытались подняться на ноги. Кася загородила нас собою, словно щитом, и принялась рубить лозы, не подпуская их к нам; но бессчетные стебли, змеясь, огибали ее и ползли в гробницу. Вот они захлестнули детей и потащили их за собой, Мариша завизжала, Сташек тщетно молотил по зелени мечом, пока лозы не обвились вокруг его руки. Кася шагнула от нас к детям. Лицо ее исказилось от муки: она не могла защитить нас всех.
И тут вперед метнулся Марек. Он рассек стебли сияющим лезвием своего меча, кинулся между королевой и детьми, левой рукой оттолкнул малышей обратно, под защиту погребальной камеры. И встал перед королевой. Она задержала шаг.
— Мама, — исступленно выговорил он, бросил меч и схватил ее за запястья. Королева медленно запрокинула голову. Марек впился глазами ей в лицо. — Матушка, — промолвил он. — Борись с нею. Это я, Марек… Маречек. Вернись ко мне.
Я с трудом встала, держась за стену. Марек горел решимостью — и любовью. Его броня была вся в крови и в копоти, лицо прочертила алая полоса, но на мгновение он вдруг показался ребенком — или святым, в чистоте своего стремления. Королева остановила на нем взгляд, положила ладонь ему на грудь — и убила его. Ее пальцы превратились в шипы, и ветки, и стебли; она погрузила их в броню — и сжала кулак.