Чаша и крест
Шрифт:
Лицо Норфолка исказилось ужасом. Должно быть, приблизительно так же выглядела и я сама, когда Гертруда Кортни назвала мне имя Джорджа Болейна.
— Это неправда, — прошептал герцог.
О страшной тайне Маргарет я узнала от своего несчастного отца, который поведал мне ее буквально за несколько дней до смерти. Но я не стала говорить Норфолку, откуда мне это известно. Ровным голосом, даже глазом не моргнув, я спела ему совершенно иную песню:
— Маргарет прислала мне письмо, в котором рассказала обо всем. Я до сих пор никому его не показывала, чтобы не марать ее светлую память. Но если вы сегодня же не оставите меня
Как ни странно, услышав это заявление, герцог Норфолк улыбнулся — и в улыбке его таилось страшное предостережение. Печаль в глазах моего собеседника — он был явно расстроен казнью, хотя и старался этого не показывать, — сменилась неистовой яростью.
— Мне прекрасно известно, что именно поэтому король и приказал избрать для Маргарет столь жестокую смерть, — продолжала я, подавляя страх. — Если бы не вы, ничего этого не случилось бы. Моя кузина не отправилась бы на Север и не приняла бы участия в Благодатном паломничестве… Во всем виноваты вы один. Это вы убили Маргарет, еще задолго до того, как она открыто взбунтовалась против короля. И я думаю, что ваш сын, а также и ваша жена должны знать правду.
Норфолк наклонился ко мне.
— Вы хоть представляете себе, Джоанна, против кого вы сейчас намерены выступить? — спросил он, и в голосе его прозвучала недвусмысленная угроза.
Я посмотрела на герцога: этот человек вел людей в бой, он не раз отдавал приказы убивать — мужчин, женщин и даже детей. Он ни перед чем не остановится. И все-таки я отважно сказала:
— Заставить меня пойти с вами, ваша светлость, можно только одним способом — потащить силой. Но будет ли благоразумно с вашей стороны привлекать к себе всеобщее внимание именно сейчас, когда вся высшая знать государства и без того находится под подозрением? Помните, что сказал вам в день своего ареста барон Монтегю? «Теперь не осталось никого, кроме вас, Говард. Будьте готовы».
Нижняя губа Норфолка задрожала. Видно, ему пришлось приложить громадные усилия, чтобы взять себя в руки и не убить меня прямо на месте голыми руками. Глядя через плечо герцога, я видела, что юный Суррей внимательно наблюдает за нами.
— Я ни слова не скажу вашему сыну, ни одна живая душа не узнает от меня правды о Маргарет, клянусь вам в этом, как перед Богом. Но только в том случае, если вы оставите меня в покое. Сейчас я хочу присутствовать на похоронах своих друзей. А потом отправлюсь в Дартфорд. И вы больше никогда меня не увидите. Я не желаю больше иметь никаких дел ни с вашей семьей, ни с кем-либо из числа высшей знати и придворных. — Я помолчала, а потом добавила: — Но сначала я заеду в Винчестер-Хаус и заберу брата Эдмунда. Немедленно пошлите к епископу человека с просьбой освободить его сегодня же.
Герцог Норфолк обернулся, посмотрел на сына, потом снова на меня.
— Вы думаете, этим все кончится? — тихо, чуть слышно спросил он. — Так вот, Джоанна Стаффорд, вы ошибаетесь.
И он ушел, щелкнув пальцами, приказывая этим жестом своему сыну и наследнику следовать за собой. Ослушаться отца Суррей не посмел. Я ни на минуту не сомневалась в том, что так оно и будет.
Я же пошла, пробираясь сквозь редеющую толпу, к церкви Всех Святых. Там уже собрались слуги и домочадцы Кортни, общим числом не менее дюжины. На похоронах также присутствовали трое слуг барона Монтегю. Но ни родственников его, ни друзей (не считая,
На этом же месте находилось первоначальное захоронение и других высокопоставленных лиц, объявленных государственными изменниками: например, кардинала Фишера и сэра Томаса Мора. Иногда, когда мстительная злоба короля утихала, он милостиво позволял родственникам казненных перезахоронить их в другом месте. Но так бывало далеко не всегда.
Священник меланхоличным голосом произнес над двумя свежими могилами несколько слов.
Сразу после похорон я покинула Тауэр-Хилл. Горбун на Лондонском мосту, тот самый, что за малую мзду выдал нас Норфолку, на этот раз меня даже не заметил. Я заплатила пенни и устало зашагала через мост, чуть в стороне от обгоняющих меня лошадей и повозок. Все сейчас казалось мне странным: шумный плеск воды где-то далеко внизу, крики и веселый смех сидящих на повозках людей… все это было мне как-то чуждо, словно бы я явилась сюда из другого мира. Я не чувствовала ни малейшего торжества или хотя бы радости оттого, что избавилась от Норфолка. Напротив, глубокая печаль угнетала меня: в каком же мрачном и жестоком мире мы все живем!
В Винчестер-Хаус я заходить не стала. Остановилась на Саутуарк-стрит, где стоял дворец епископа, при входе во двор, и ограничилась тем, что назвала свое имя мальчишке-привратнику.
Долгое время никто не выходил. Снова пошел дождь, на этот раз мелкий, моросящий. Но я не стала искать укрытия. Людям, которые направлялись в Винчестер-Хаус по делам, приходилось огибать мою неподвижную фигуру.
Наконец показался какой-то священник, он дошел до середины двора и остановился. Смерил меня взглядом, сохраняя на лице каменное выражение, а потом повернулся и сделал кому-то рукой знак.
И вот под каменной аркой, на которой была вырезана буква «В», появился брат Эдмунд. Он медленно пересек мощенный булыжником двор и вышел на улицу. Настроение у меня сразу поднялось, хотя, честно говоря, я все-таки чувствовала себя виноватой и жалела о том, что впутала друга в свои неприятности. Но особенно сильно я раскаивалась в том, что столь бесстыдно вела себя в монастыре Черных Братьев.
— Здравствуйте, сестра Джоанна, — сказал он, подойдя ко мне.
— Здравствуйте, брат Эдмунд.
Лицо его было бледно, вокруг глаз чернели темные круги, но следов явного насилия вроде бы заметно не было. Он окинул взглядом мое платье и вздрогнул:
— Это кровь?
Я опустила глаза. И только сейчас заметила на плаще, с левой стороны, бурые пятна.
— Сегодня утром их казнили.
Он кивнул, взял меня за руку и повел прочь.
— Как вам удалось добиться, чтобы меня освободили? — спросил брат Эдмунд.
— Я пригрозила герцогу Норфолку: заявила, что, если он немедленно не отпустит вас и не оставит нас обоих в покое, я всем расскажу одну его постыдную тайну.
Брат Эдмунд остановился как вкопанный.
— Вы угрожали самому Норфолку? — испуганно спросил он. — И чем же именно?
— Мне очень жаль, но этого я вам сказать не могу.
— К пророчествам это не имеет отношения? — почти шепотом поинтересовался брат Эдмунд.
— Разумеется, нет. Об этом я бы герцогу ни за что не сказала.
— Мне кажется, сестра Джоанна, что вы должны сообщить мне правду — на всякий случай, чтобы я был готов ко всему.
— Не могу. Поклялась перед Богом, что не скажу никому.