Чаша и крест
Шрифт:
29
— Мы в самом деле будем здесь ночевать? — прошептала я.
— А почему бы и нет? Комнаты, может, не очень роскошные, но зато более безопасного места и не сыщешь, — ответил он. — Сегодня уже, конечно, поздно искать адвоката. Все разошлись по домам. Зато можно поработать в библиотеке.
Подняв повыше свечу, брат Эдмунд повел меня дальше в недра монастыря. По дороге сюда он много рассказывал мне о сокровищах библиотеки, особенно о тех, что хранились в отделе рукописей. Оказывается, чтобы посмотреть коллекцию монастыря Черных Братьев (украшенные миниатюрами и орнаментом рукописи,
Но, войдя в помещение библиотеки, мы сразу заметили непорядок. Часть полок была пуста, на других еще оставались книги, но стояли они как попало: некоторые вверх ногами или просто валялись, кем-то небрежно брошенные.
Брат Эдмунд с горечью огляделся вокруг.
— Все иллюстрированные рукописи исчезли, — задыхаясь, прошептал он. — Знаете, сколько надо времени, чтобы создать одну такую рукопись? Вся жизнь на это может уйти. Ведь это не только служение Богу, но еще и создание духовного хлеба для тех, кто придет потом. Мы все звенья единой цепи, сестра Джоанна, мы чтим тех, кто был до нас, и помогаем тем, кто будет жить после. Для этого мы и принимаем обет, чтобы стать частью чего-то большего, чем мы сами. И что, интересно, нам делать теперь, если эта цепь безжалостно разорвана, причем не каким-нибудь чужеземцем, но английским королем?
Я не знала, что на это сказать, как утешить его. Разграбление монастырей для всех нас было незаживающей раной.
Брат Эдмунд стал перебирать книги, оставшиеся на полках, а я направилась к каменной статуе святого Доминика. Она стояла рядом с дверью, ведущей в помещение для переписывания.
К изображению основателя нашего ордена я подходила медленно, благоговейно. Рядом с ним сидела фигура верной собаки с горящим факелом в зубах. Когда мать святого Доминика еще носила ребенка во чреве, ей приснился сон, будто из нее вышла такая собака. Проснувшись, женщина в страхе пошла к священнику, и тот растолковал ей, что пламя факела — слово Божье и проповедь ее сына воспламенит весь мир. Пророчество исполнилось, а изображение пса с горящим факелом стало символом доминиканцев.
«Когда ворон в петлю влез — пес соколом вспорхнул с небес».
— Брат Эдмунд! — закричала я. — Кажется, я поняла… Я нашла ключ! — И протянула руку к статуе. — Поскольку собака — символ ордена доминиканцев, то в данном случае пес — это я, тут и сомневаться нечего.
— Да, сестра Джоанна, да! — воскликнул он. — Мне надо было и самому догадаться. Но вот ворон, что он означает? Он-то здесь при чем? Сестра Элизабет Бартон принадлежала к ордену бенедиктинцев, а их символ — оливковая ветвь, она означает стремление к миру. А что значит ворон — хоть убей, не знаю.
И снова в голове моей шевельнулось воспоминание.
— В монастыре Святого Гроба Господня я видела книгу, — медленно проговорила я. — Мне кажется, это была как раз одна из тех рукописных книг, иллюстрированных миниатюрами, про которые вы говорили. На страницах ее имелось изображение оливковой ветви и, кажется, какой-то птицы.
— В каждой монастырской библиотеке должно быть «Житие святого Бенедикта», написанное святым Григорием. Надо поискать его здесь.
Мы разделили комнату пополам и начали поиски.
На это ушло часа, я думаю, два. Я отчаянно боролась с усталостью и то и дело терла глаза. Наконец поймала себя на том, что на очередной
«Брат Эдмунд — мой ангел-хранитель», — невольно подумала я, и глубокая нежность наполнила мою душу.
Я тряхнула головой. Надо взять себя в руки. Дело прежде всего.
— Нашел! — вскричал вдруг брат Эдмунд, потрясая небольшой книгой в кожаном переплете.
Склонившись над «Житием святого Бенедикта», мы одновременно переворачивали страницы, поскольку читали по-латыни с одинаковой скоростью.
Когда на очередной странице я увидела большое изображение черной птицы, у меня перехватило дыхание.
— Да, да! — вскричала я. — Точно такое же изображение я видела и в той книге!
С напряженным вниманием мы с братом Эдмундом стали читать. Это было описание первых дней пребывания святого Бенедикта в пустыне.
«В тот час, в который преподобный обыкновенно обедал, к келии его из близ находившегося леса прилетал ворон и кормился здесь нарочно приготовленною для него пищею. Преподобный Бенедикт, взяв отравленную просфору, присланную ему от пресвитера Флорентия, положил ее перед вороном и сказал: „Во имя Иисуса Христа, Сына Бога Живого, возьми хлеб сей и занеси в такие пустынные места, где его не мог бы найти никто — ни человек, ни птица“. Ворон, открыв свой клюв и каркая, стал летать вокруг того хлеба, ясно этим показывая, что он хочет послушаться повеления преподобного, но не может из-за находящегося в просфоре вредоносного диавольского яда. Тогда человек Божий снова сказал птице: „Возьми, возьми, не бойся, ты не отравишься этим хлебом. Так неси же его в непроходимую пустыню“. И ворон, исполняя приказанное ему, с великим страхом взяв клювом смертоносную ту просфору, улетел; возвратившись чрез три часа, он стал питаться из рук преподобного обычною для него пищею. Таким образом, жизнь Бенедикта с самого начала тесно переплелась с жизнью ворона».
— Значит, ворон изначально был символом бенедиктинцев, — прошептала я. — Но как же это связано с осуществлением древнего пророчества?..
— Сестру Бартон повесили, так? — сказал брат Эдмунд. — Значит, ворон действительно «в петлю влез»… боюсь, что это следует понимать именно так. То есть, когда время ворона вышло, настало время пса… пса, который стал соколом.
— А сокол что символизирует? — спросила я. — Да что же это такое: каждая разгадка порождает новую загадку.
Брат Эдмунд в глубокой задумчивости мерил шагами помещение. Наконец он повернулся ко мне:
— Возможно, в данном случае смысл заключен в другом. Соколиная охота — любимое занятие королей, а соколы — потрясающие охотники. Эта птица славится умением незаметно подлетать к жертве, быстро пикировать и бить ее сверху.
Я схватила четки и сжала их так крепко, что пальцам стало больно.
— Так вы думаете, что сокол — это я? Значит, я должна кого-то убить? О, Матерь Божия, спаси и сохрани, не может быть, чтобы это было правдой! Я не смогу поднять руку на человека. Это смертный грех.